Так еще одна надежда на восстановление фамильного состояния окончилась неожиданной неудачей.
Среди венецианских евреев процветали и другие суеверия, распространенные в то время. В таких вопросах население Венеции относилось к евреям с большим почтением. В гетто можно было найти астролога-любителя, который составлял гороскопы; у него была обширная клиентура. В начале XVI века Марко Кало, выдающийся врач (которого, однако, один недоброжелатель-единоверец обвинил в отравлении больного из корыстных соображений, хотя Кало впоследствии полностью оправдали), предсказал войну Камбрейской лиги против Венеции. В марте 1513 года он же призывал дожа не тревожиться из-за солнечного затмения, которое не сулило Венецианской республике ничего плохого. Неевреи пристально изучали еврейский календарь, особенно те, кто хотел сколотить состояние, предсказывая результаты лотереи с помощью каббалы. Один венецианский еврей научил Вичарда Вальвассора, «как изготовить магическое стекло, способное представить что и кого угодно в желаемом виде». Однако неуклюжий немец утратил секрет из-за своей рассеянности.
С не меньшим воодушевлением евреи занимались не столь зрелищными, зато более практичными науками. Говорят, что носовой платок впервые представил современному обществу один еврей из Феррары; несомненно, такое изобретение довольно рано переняли и в Венеции. Марко Рафаэль, перешедший из иудаизма в христианство и сыгравший некоторую роль во время так называемого развода короля Англии Генриха VIII, за некоторое время до этого получил награду сената за изобретение новых невидимых чернил – полезного средства в прославленной тайной дипломатии Светлейшей республики. Именно в Венеции Мордэхай Яффе, один из самых известных польских раввинов своего времени, десять лет, начиная с 1561 года, изучал астрономию. Врач Авраам Вециньо, издавший в 1626 году еврейский календарь на 40 лет на испанском языке, считался одним из самых передовых астрономов своего времени. Его примеру последовал доктор Давид Валенсии, который издал такой же труд на итальянском языке. Эммануэль Порто, он же Менахем Сион Раппапорт, родившийся в Триесте и живший в Падуе, завоевал себе доброе имя в научных кругах и издал ряд трудов по географии, астрономии и математике на иврите, латыни и итальянском.
Один порок, распространенный в эпоху Возрождения, нашел особенно много приверженцев среди евреев. «Я видел в Италии, – писал Иммануэль Абоаб в начале XVII века, – много мест, куда благородные господа приходят вместе, дабы развлечься (как они это называют), и видел я многих разорившихся и обнищавших из-за костей, карт и прочих азартных игр, Сколько домов видели мы разоренными, сколько состояний утраченными из-за любви к азартным играм,» Многие игроки, не способные удержаться от своего пагубного влечения силой воли, давали торжественные клятвы полного воздержания. Свои обеты они, для большей действенности, записывали на пустых страницах своих Библий. Однако было известно, что в некоторых случаях даже такого средства оказывалось недостаточно. Раввины на кафедрах указывали, что, по еврейскому праву, выигрывать деньги в азартные игры равносильно воровству; но все напрасно. Светские власти общины бушевали, но также не добились особых результатов. Только в трудные времена, например во время эпидемий чумы или преследований, этот порок сдерживался, в надежде умилостивить Всевышнего; но исправление редко переживало тот или иной кризис.
Особенно тяжелым было в этом плане положение в Венеции, где азартные игры были распространены среди неевреев. Абоаб хорошо знал местные нравы; он знал, о чем писал. В конце XVI века лудомания достигла пика. Азартные игры стали одним из любимых видов досуга как в гетто, так и за его пределами. Евреи и христиане играли вместе, не опасаясь друг друга. На упреки первые отвечали в поразительно современном духе: им постоянно приходится посещать своих компаньонов у них дома или в игорных заведениях; отказ от игры был бы воспринят как проявление неучтивости. Распутник Леоне да Модена, которому следовало подавать пример совсем другого поведения, был страстным игроком, хотя в дни своей необыкновенной молодости он написал памфлет, обличающий азартные игры. Правда, когда проигрывал значительную сумму, он тут же раскаивался, но раскаяние оказывалось недолгим. Во время вспышки чумы 1630 года, после долгого воздержания, он снова увлекся картами, к собственному неудовольствию, и решил начать во время поста. Тем временем светские власти общины, желая навлечь божественный гнев на пороки общества, вновь издали указ о запрете любых азартных игр, на деньги или иных, на период в шесть лет, под страхом отлучения. Новый указ приняли большинством в 71 голос против 29. Удар по любимому времяпрепровождению задел Модену за живое; он употребил свой весьма могучий интеллект на то, чтобы противодействовать запрету. Он уверял, что голосование было нелегитимным, что для принятия указа требовалось абсолютное большинство, а светские власти общины не имели права издавать указ о духовном наказании без согласия раввинов. В результате указ, подобно многим другим, так и остался на бумаге, а Модена смог беспрепятственно наслаждаться азартными играми до самой своей смерти.
Общество вмешивалось в частную жизнь еще в одном аспекте. В средневековое законодательство ряда стран, в том числе в Венеции, часто включались законы о предметах роскоши. Такие законы принимались и в гетто – отчасти из-за некоей природной склонности евреев к хвастовству, отчасти в качестве внешнего признака раскаяния в тяжелые времена, но самое главное – чтобы избежать алчности неевреев. В Венеции приняли целый ряд подобных законов начиная с середины XVII века. Судя по всему, они в самом деле были необходимыми. Англичанин, посетивший Венецию в начале века, с восхищением рассказывал о венецианских еврейках, «таких красивых в своих нарядах, с золотыми цепями и кольцами, украшенными драгоценными камнями, что некоторые наши английские графини едва ли превосходят их. У них изумительные длинные шлейфы, как у принцесс, которые носят служанки, нанятые с этой целью…». С такой экстравагантностью общине приходилось мириться. Так, по законам о предметах роскоши от 1696–1697 года запрещалось носить парчу или кружево из золота, серебра или шелка, или кружевные манжеты на шее или запястьях, или другие такие же украшения, за исключением домашних приемов по любому поводу. Никому не разрешалось носить одновременно более двух колец; также ограничивались и другие украшения, подлинные или подделки. Сумма, которую человек мог потратить на свой парик, была ограничена 12 дукатами; женщина же не должна была тратить больше четырех дукатов на веер или пяти дукатов на муфту. Впрочем, в законе делалось неизбежное в Венеции исключение для маскарадов. Такие же ограничения налагались и на расходы, которые требовались для праздника, и на количество гостей, которых можно было приглашать на семейное торжество (помолвку, обрезание или свадьбу). В таких случаях позволялось тратить не больше двух дукатов на срезанные цветы, которыми украшали головные уборы и дома – вчетверо больше, чем в обычное время. Приглашать можно было не больше 20 гостей, если не считать родственников, специально приехавших из других городов. В конце XVIII века, когда такие законы, судя по всему, никем не соблюдались, ввели постоянный налог в размере 2 дукатов на банкеты по случаю обрезания и налог в размере 5 дукатов на свадьбу. Суммы, собранные таким образом, полагалось отдавать беднякам. Таким образом, личная роскошь служила общей выгоде.
