Таким был человек, который больше остальных представителей своего времени олицетворял иудаизм для внешнего мира. Его проповеди слушали как христианские священники, так и миряне. Все сколько-нибудь известные гости Венеции посещали гетто ради того, чтобы послушать это чудо еврейского красноречия и учености. Многие из тех, кто таким образом знакомился с ним, оставались, чтобы у него учиться. Несколько видных христиан-литераторов принадлежали к числу его преданных учеников. Первое издание одного из своих трудов да Модена посвятил заметному священнослужителю, а второе – одному профессору Падуанского университета. Томас Кориат, английский путешественник, случайно встретил его в гетто и вступил с ним в религиозный спор на латыни. Гость был без труда разгромлен. Леоне да Модена постоянно переписывался с епископом Лодева во Франции, который посылал ему оттиски различных трудов для просмотра. Он поддерживал связь с несколькими людьми даже в далекой Англии, в том числе с Уильямом Босуэллом, дипломатом, и Джоном Селденом, ученым, который не раз уважительно упоминает его в своих трудах. Наверное, ни один еврей-ученый никогда в такой степени не олицетворял для нееврейского мира иудаизм.
Литературные труды Леоне да Модены весьма многочисленны, но в целом незначительны. В силу своих способностей он мог бы стяжать себе вечную славу в литературе на иврите. Однако ему недоставало усердия и прилежания; как правило, для того, чтобы усадить его за работу, требовался стимул в виде крайней нужды. Писал он всегда в яростной спешке, как Голдсмит или Шеридан, хотя темы чаще всего выбирал другие. В 1602 году, после того как проиграл все свое имущество и его бросили все ученики, он решил опубликовать сборник проповедей, основанный на заметках, которые он делал перед тем, как читал проповеди. Вместо того чтобы собрать весь том вместе, он быстро набрасывал лист за листом и отсылал в типографию, где листы набирали по мере написания. В 1612 году он выпустил древнееврейско-итальянский словарь, Galut Jehudah («Изгнание Иегуды»), который посвятил патриарху Аквилеи; но, к огромному разочарованию, получил от своего покровителя всего 20 дукатов в знак признания за такой изящный комплимент. «Хотя он человек благочестивый, – сокрушался Модена, – но чрезмерно любил деньги». За свой труд он получил 250 дукатов, большую часть которых, по его же признанию, промотал. За издание раввинистической Библии, на которую его сын Марко собирал деньги по подписке со всей Италии, он получил в общей сложности 500 дукатов. Даже на литературном поприще его преследовали неудачи. Молитвенник (сидур), изданный для римской еврейской общины, принес ему всего 25 дукатов; главы общины, которым он посвятил свой труд, остались недовольны тем, в каком порядке в посвящении перечислялись их имена. Некоторые его самые примечательные труды так и остались неопубликованными. Книга об обычаях и традициях евреев, которую Леоне да Модена писал для короля Англии Иакова по просьбе сэра Генри Вуттона и благодаря которой, главным образом, его имя помнят и в наши дни, так и не дошла до адресата. В конце концов книгу напечатали без ведома автора, из-за чего у него были неприятности с инквизицией. Пастораль «Рахиль и Иаков» он вынужден был во время безденежья заложить одному знакомому, и она так и осталась неопубликованной. Правда, его перевод на итальянский язык «Эсфири» Уске имел некоторый успех как среди евреев, так и среди христиан. В обширном списке трудов да Модены упоминания заслуживает его автобиография – наверное, самая первая из написанных на иврите, – из которой и взяты основные сведения о его жизни и окружении.
В старости у Леоне да Модены начались проблемы со здоровьем. У него развилась астма; кроме того, он страдал бессонницей. Несмотря на сочиненное им пособие по мнемотехнике, у него ухудшилась память. И его мирские дела оказывались все менее удачными. Все близкие его бросили, за исключением преданного внука Исаака Леви. Жена, отношения с которой все больше портились, страдала подагрой. Хотя, как замечает Модена, ее конечности усохли, того же нельзя было сказать о ее языке; их громкие ссоры слышали во всем гетто. Он снова вынужден был искать утешения в картах и снова погряз в долгах. Хуже того, он уже не мог ходить вверх и вниз по лестнице, как в прошлом. Поэтому ему пришлось оставить квартиру, в которой он прожил 17 лет, и переезжать с места на место. С каждым разом квартиры становились все темнее и теснее. Новые жилища обладали лишь одним достоинством: они находились на первом этаже. Ему пришлось заложить или продать все свои сочинения, чтобы иметь возможность оплачивать самые насущные нужды. Он снова решил приступить к работе, но ему не удалось найти человека, который доверил бы ему даже начальное образование детей. Его письма становятся все более брюзгливыми. В конце концов он не стеснялся просить о материальной поддержке даже епископа Лодева, который удостоил его своей дружбой.
Однако его трудности подходили к концу. 21 марта 1648 года, «после болезни, продолжавшейся четыре месяца», Леоне да Модена умер от лихорадки и катара на 78-м году жизни у себя дома в Старом гетто… Расходы на его похороны оплатила Итальянская синагога, в которой он столько лет был проповедником и кантором. Правда, судя по активному противодействию крепкого меньшинства, единоверцы придерживались не слишком высокого мнения о его образе жизни. На следующий день он упокоился под кипарисами на старинном кладбище на Лидо. Эпитафию, которую предстояло выбить на надгробной плите, нашли среди его бумаг. Даже со смертью неприятности Леоне да Модены не закончились. За несколько лет до смерти он сочинил речь, которую должен был прочесть у его гроба один из зятьев. По жестокому стечению обстоятельств, Леоне да Модена пережил человека, который должен был прочесть эту речь!
Леоне да Модена был центром галактики таланта, процветавшей в венецианском гетто в его время. Его выдающимся современником был Симха, или Симоне, Луццатто, представитель видной итальянской семьи Луццат-то, предки которой жили в Германии и носили фамилию Лаузиц. Одно время Симоне Луццатто возглавлял в Венеции собственную scuola, то есть синагогу. Возможно, его интересы не отличались такой разносторонностью, как у его более прославленного современника, тем не менее он был наделен более глубоким интеллектом и временами демонстрировал в своих взглядах дух поистине современный.
Родившийся в Венеции в 1583 году, он получил классические знания по иудаизму у известнейших итальянских раввинов своего времени; в то же время его опубликованные труды доказывают: Луццатто, по обычаю своего времени, получил и блестящее светское и классическое образование. Уже в 1604 году, когда ему едва исполнилось 12 лет, он заслужил доброе имя благодаря своей раввинской учености. Его мнения цитировали с почтением, а два года спустя он впервые издал печатный труд, опубликовав пространный ответ на сложный вопрос о ритуальных омовениях в Ровиго, который привлекал внимание всех величайших умов того времени. Тогда, несмотря на юный возраст, в Венеции его уже называли «рабби», то есть раввином или учителем. В таком качестве он и прожил до конца своих дней; его подписи, наряду с подписями Леоне да Модены и других, было достаточно для одобрения многих трудов, изданных в Венеции того времени. Судя по всему, материальное положение Симоне Луццатто, в отличие от его выдающегося современника, позволяло ему не извлекать прибыли из своего духовного призвания.
