Несмотря на все это, финансовые трудности по-прежнему требовали разрешения. Община уже не могла справиться с непомерными долгами и восстановить платежеспособность; кроме того, на ней тяжелыми жерновами висели ссудные банки, которые она по-прежнему обязана была поддерживать на плаву, неся значительные убытки. Если где-то в делах намечалось крохотное улучшение, новые распоряжения тут же сводили их на нет. В 1749 году, а потом в 1753 и 1763 годах сенат одобрил новые рекомендации Inquisitori sopra gli Ebrei. Несмотря на все принятые меры, община все глубже увязала в трясине неплатежеспособности. Уже в 1743 году положение настолько ухудшилось, что сочли необходимым выпустить специальный приказ для защиты различных местных чиновников, которых считали виновными в неудачах. К 1766 году община снова оказалась должна 33 655 дукатов.
Единственной практической мерой оказалась попытка улучшить положение евреев в религиозных вопросах и таким образом устранить одну из причин эмиграции. Для этого заручились поддержкой советника правительства по церковным делам, Consultore Трифоне Вракьена. Составленный им меморандум можно считать кратким изложением принципов традиционной, но к тому времени забытой веротерпимости Венецианской республики; однако с его помощью невозможно было устранить истинную причину трудностей. В целом можно сказать, что назначенные лекарства оказались хуже самой болезни. В 1742 году Inquisitori захватили средства «Братства по выкупу пленных». Суммы, находившиеся в кассе «Братства», предназначались исключительно для этой благородной цели. Неизбежным следствием такого шага оказалась потеря доверия со стороны левантийских купцов. Они лишились страховки на случай плена, на которую могли полагаться прежде, и увидели, что вносимые ими деньги использованы не по назначению. В результате пострадала торговля в целом.
В последующие годы общая нищета усиливалась. Богадельня в венецианском гетто была переполнена нищими из соседних городов. Власти общины, обычно гостеприимные, вынуждены были обратиться к правительству и попросить, чтобы «чужих» нищих вернули в их города. Такой черствости помешала необычно холодная зима 1772 года, когда замерзла лагуна. Все бедствовали, и дома немногих состоятельных евреев осаждали нищие, которые молили о помощи. Положение не улучшил бесчеловечный поступок Inquisitori в 1785 году: они изъяли из общинного баланса небольшую ежемесячную субсидию, которую община по традиции распределяла между бедняками, под тем предлогом, что это противоречит законодательству. Для того чтобы выйти из положения, пришлось учредить особый фонд под названием Zorke Zibbur («Нужды общины»).
На материке (где, чтобы выйти из положения, для еврейских общин ввели новую систему налогообложения) условия были такими же. В Вероне регулярное пособие на бедность (70 лир в неделю) выросло втрое. Совокупный долг общины вырос почти до 100 тысяч лир, поэтому власти запретили делать новые долги. Для исправления ситуации пробовали одну финансовую уловку за другой, но безуспешно. В Падуе численность еврейского населения, составлявшего около 800 человек в 1680 году, столетие спустя снизилась до 500 человек. Их положение было поистине плачевным. «Община поражена в столь многих частях, что можно сказать, что болезнь неизлечима, – сообщал Франческо Морозини в 1759 году, – если государственная власть вовремя не применит лекарство». Поскольку подходящего лекарства не нашлось, через несколько лет венецианская община обанкротилась. Вплоть до падения Венецианской республики финансовое положение еврейского населения оставалось ужасным.
В тот период венецианскую общину достойно представлял Якоб Сараваль (1708–1782), последний выдающийся раввин периода гетто и достойный преемник великих фигур предыдущего столетия. Он происходил из известной семьи выходцев из Германии; его предки жили в Венеции с XVI века. Возможно, он был потомком того Иуды Сараваля, который принадлежал к числу коллег Леоне да Модены. Он был одарен равным образом как проповедник, поэт, философ и полемист; его красноречие и многосторонность не знали равных в Италии того времени. Повсюду славились его проповеди; священники и патриции стекались в гетто ради того, чтобы их послушать, как в самые счастливые дни предшествующей эпохи. Он переписывался с Кенникотом, знаменитым английским гебраистом, по вопросам, связанным с библейскими рукописями и Масоретским текстом. Он завоевал себе имя как поэт. Однажды он отправился в поездку по Северной Европе; письма, в которых он описывал путешествие, стали значительным вкладом в географическую литературу евреев. Но главным образом его запомнили как полемиста. Когда юрист Бенедетти из Феррары опубликовал ожесточенные нападки на еврейский народ, по правилам, отвечать на них предстояло Саравалю, что он и сделал с блеском. Его талантливое и убедительное «Письмо к одному маркизу» было анонимно опубликовано в 1775 году. Скорее всего, его же перу принадлежит произведение Saggio sugli Ebrei e sui Greci (Венеция, 1792), опубликованное после его смерти под псевдонимом Джузеппе Компаггони; защищая евреев, автор сравнивает их с греками. Одно время Сараваль был раввином в Мантуе, где на его долю выпало сочинить погребальные песни на смерть 66 человек (включая его собственную дочь), убитых в 1776 году, когда во время свадьбы в гетто обрушился дом. Его современником был Симха Калимани (ум. 1784), выдающийся поэт и автор миракля «Глас мудрости». Когда первые плоды «немецкого Просвещения» достигли Италии, он всем сердцем приветствовал его, хотя к югу от Альп в таком «Просвещении» не было необходимости. Кроме того, он активно участвовал в начатой Вессели кампании по реформе синагогального богослужения. Калимани сменил Авраам Иона, который исполнял обязанности раввина в 1784–1815 годах; его стоит отметить как последнего раввина венецианского гетто. Он был уроженцем Спалато; видимо, община дошла до такой степени упадка, что больше не в состоянии была найти достойного духовного лидера в своей среде. Снижение интеллектуальной активности сказалось и на падении тиражей книг на иврите. Еврейское книгопечатание к тому времени умирало. Угнетение медленно делало свое дело.
Самое примечательное событие в жизни Якоба Сараваля было связано с продолжительным экономическим кризисом венецианской общины. В 1737–1738 годах его послали с миссией из Венеции в Англию и Голландию в обществе коллеги, Якоба Белилиоса, с просьбой о помощи
[29]. Просьба увенчалась частичным успехом. В Лондоне, где в то время обосновались несколько евреев из Венеции, представители испанской и португальской общины собрали пожертвования, и в Венецию переправили несколько тысяч фунтов стерлингов. Сумму надлежало отдавать в десять частей в течение нескольких лет. Сначала проценты по займу выплачивались регулярно; и возврат долга евреям Англии и Голландии неоднократно обсуждался с Inquisitori sopra gli Ebrei. Однако такая пунктуальность оказалась недолгой. Из Венеции, где положение становилось все хуже, пришли письма, в которых венецианцы утверждали, что не могут заплатить. В конце концов, не вернув первый долг, венецианцы попросили о еще одном займе. Им вежливо, но решительно отказали. Наконец, стороны достигли своего рода соглашения, и в течение нескольких лет из Венеции более или менее регулярно присылали небольшие суммы. Возврат шел медленно. Представители поколения, которое договаривалось о займе, умерли; им на смену пришли другие. Политическая обстановка в корне изменилась. Постепенно выплаты прекратились, а вопрос был предан забвению. В результате долг так и остался не погашен.
