– Прости, – сказал он, и понял, что улыбается. Это было странно, улыбаться в такой ситуации. – Но нет. Смотри…
Он размахнулся и ударил мужчину по лицу. Раз, второй, третий… Потекла кровь, запах стал еще сильнее, он дурманил, он звал…
Дальше все было, как в тумане – он бил, бил, бил… мужчина был уже мертв, а он все никак не мог остановиться…
Наконец, он отбросил от себя то, что когда-то было еще живым человеком, но, благодаря ему, стало измочаленным, окровавленным трупом, и встал, жадно вдыхая крепкий, пьянящий, незнакомый, но такой родной аромат…
А потом вновь взглянул на свои руки – и удивился: от покрывающих их некогда язв не осталось и следа…
06 июня 2026 года, борт «Стигмы-три»
Как обычно, Гарри Фишеру хватило каких-то двух с половиной часов, чтобы выспаться. С ранней юности ему достаточно было и пары часов сна, если это было время между четырьмя и шестью часами ночи. Эти два заклятых часа, когда спали даже апостолы, полностью восстанавливали его энергию.
Когда-то это было почти мукой – тогда, когда он жил в бедном городке самой бедной республики очень небогатой Югославии. Через море была Италия, и Гарри знал об этом, но до Италии было тогда далеко, как до Луны…
Единственный поздний ребенок, как Иоханаан Хаматвил, в семье ортодоксальных евреев в дикой и отсталой балканской стране, пропитанной ядом антисемитизма еще с тех времен, как местные жители охотно присягали Гитлеру, а, может, и раньше – когда вместо православных храмов здесь вознеслись шпили костелов. Его дед был цадиком, и вместе с бабкой сгинул в немецких концлагерях, отец стал раввином единственной на всю округу синагоги. В эту синагогу сходилось человек пятьдесят от силы, хотя евреев в городе было куда больше. Но сколько Гарри, который, вообще-то, звался Гершелем в те годы, ни доказывал отцу, что они здесь не нужны – ни людям, которые с удовольствием не ходили бы по субботам в синагогу, постоянно подвергаясь насмешкам, ни Богу, который, наверняка, отвернулся от своего народа – потому, что все, что творится вокруг, как-то мало похоже на благословение Божье – отец уперся рогом.
«Где я поставлен, там и буду служить!» – упрямо твердил он.
Гарри ненавидели все вокруг – и не потому, что он был каким-то плохим, о, нет! Красивый еврейский мальчуган, добрый, всегда готовый всем помочь – и за это не раз получавший, в лучшем случае, оскорбления…
С каждым днем становилось все хуже.
Пока существовало на карте государство СФРЮ, дети не решались оскорблять Гершеля в открытую, и лишь потихоньку пришептывали в спину: «жид», или что похуже. Но, когда это государство разорвали, как обветшавшее, латанное – перелатанное покрывало, и вместо него на карте появилось несколько крохотных, но гордых стран, одна из которых стала называться Независимая Республика Норик; когда бывшие сограждане, десятилетия втихаря точившие ножи и прятавшие старые «манлихеры» в огородах, решили припомнить соседям былые обиды, и с радостными криками вцепились друг другу в глотки – стало совсем худо.
Еврей ведь всем чужой – и норийцам, и иллирийцам, и далматинцам… у еврея нет своих, кроме тех, что вместе с ним, надев верхнюю одежду, стоя ест пасхального ягненка, закусывая горькими травами…
До отца дошло, когда на месте синагоги, в которой он служил тридцать лет, он увидел пепелище. Только тогда Гершель понял, насколько его отец стар. Совсем старик, он вытирал слезы с дряблых щек, и повторял:
– Но что же я буду делать? Но где же теперь я буду молиться Богу?
И Гершель понял, что теперь решать придется ему. Отец полностью сломался, мать всегда была тихой и кроткой, других родственников не было, и, если он не хочет, чтобы после синагоги запылал уже их дом, надо срочно что-то придумывать.
Ему оставалось три месяца до пятнадцати, когда им с родителями удалось вылететь в Америку по линии «Джойнт».
Гершель за это время много узнал об Америке, и был, буквально, очарован ею. Страна умных, энергичных людей, плавильный котел цивилизаций, где всем плевать на то, какой у тебя нос – важно то, что у тебя в голове. Да еще и бывшие земляки постоянно говорили, что Америкой правят еврейские банкиры. Прямо Земля обетованная!
⁂
Сигнал вызова застал Гарри еще в кровати. Он потянулся, перевернулся на бок, и ответил на вызов. Вызывал его старпом яхты:
– Сэр, простите, что беспокою… – Фишер нетерпеливо кивнул, и старпом продолжил: – С берега приходят тревожные новости.
– Какие? – спросил Гарри.
– Только что выступил вице-президент, – ответил старпом. – В пяти штатах и округе Колумбия объявлено чрезвычайное положение. Президент и Госсекретарь госпитализированы. Похоже, опять…
– Не делайте поспешных выводов, – посоветовал Фишер. – Пока заблокируйте исходящую и входящую связь на борту, кроме моего канала, конечно. Надо понять, что происходит. И без паники!
– Так точно, сэр! – ответил старпом и отключился.
Фишер в который раз похвалил себя за то, что сумел собрать себе такую команду – все они были выходцами из самых низов, бывшими босяками, которым Фишер дал все, и они прекрасно понимали, кому были обязаны этим «всем». А еще – никто из них не был обременен семьей, их семьей была их команда.
Но вот гости… тут все было не так просто.
Фишер, в общих чертах понимал, что произошло – еще до того, как включил консоль и вышел в Интернет. Он, конечно, не знал деталей, но это, в конце концов, было не важно. Важно было то, что, вполне в соответствии с бессмертными Законами Мерфи, то, что могло сломаться – обязательно сломалось.
Гарри предусматривал и такой вариант. Даже, можно сказать, считал его основным. В этой ситуации его партия была выигрышной в любом случае.
Америка… его величайшее очарование, его самое большое разочарование. Когда-то это была великая страна, но к моменту, когда счастливо избежавший норийского холокоста Гарри, в сопровождении растерянных и подавленных родителей оказался под сенью Статуи Свободы, она больше не была таковой.
Первое, что уяснил Гарри, – Америка больше не готова принимать с распростертыми объятиями всех и каждого и сразу же предоставлять возможности реализовать свои таланты. На страже интересов «коренных» американцев, потомков покорителей Дикого Запада, от понаехавших стояла грандиозная бюрократическая машина. Прорваться через эту твердокаменную защиту оказалось вовсе непросто.
Второе, что понял Гарри, – миф о том, что Америкой правят евреи – это только красивая сказка, мыльная опера, вроде «Династии» или «Санта-Барбары». Еще точнее – завистливая басня, придуманная местными лузерами.
Америкой правили американцы, и, конечно, среди них были те, в чьих венах струилась еврейская кровь, но это не имело для них большого значения, также, как для потомков англосаксов все христианство свелось к рождественской индейке. Здесь не было ни иудея, ни эллина. Зато было могущественное и несокрушимое здание иерархии, на вершине которой находились банкиры федеральной резервной системы, владельцы транснациональных корпораций, кланы потомственных политиков, вроде Кеннеди и Бушей. И для них ты был не единоверцем, не соплеменником, даже не согражданином – ты был букашкой. Такими букашками представлялись люди из окон Эмпайр Стейт Билдинг и Башен-близнецов.
