10. Любое крупное социальное изменение находит своих теоретиков, которые для объяснения преходящих явлений измышляют постоянные причины. Теоретиком промышленной революции в Англии был Адам Смит. Вдохновленный французскими физиократами, этот профессор из Глазго написал свое «Богатство наций», книгу, ставшую больше чем на век библией экономистов. В ней он проповедовал невмешательство в экономику, доверие к ее спонтанным движениям, к свободной конкуренции. В глазах Смита и его последователей благодетельный Бог упорядочил вселенную таким образом, что свободная игра природных законов обеспечивает наибольшее счастье наибольшему количеству людей. Возможно, что свобода бывает причиной временных страданий, но равновесие автоматически восстанавливается. Эта теория должна была успокоить совесть богачей, поскольку превращала нищету и безработицу в естественные и божественные лекарства. Отнюдь не такими были узкокорпоративная доктрина Средневековья и меркантилистская доктрина XVII в. Меркантилисты считали, что процветание государства измеряется положительным балансом его внешней торговли. Государство в меркантильной системе должно беспрестанно вмешиваться, чтобы защищать коммерческий баланс (именно этой доктрине Англия обязана потерей своих американских колоний). В XIX в. меркантилизм изжил себя; теперь торжествует экономический либерализм, потому что он вполне годится для периода экономической экспансии, когда всякий новый производитель находит свой рынок. Он станет опасным, как только насытятся рынки труда или производства. Тогда свободная конкуренция породит очевидное зло, и в Англии, как и в остальном западном мире, начнется возврат к государственному и автаркическому протекционизму, который необычайно удивил бы Кене и Адама Смита.
IX. Сентиментальная революция
1. «Духом XVIII в. был порядок и единство. Он был законченным; он был простым. Его литература и искусство — это язык маленького общества мужчин и женщин, которые вращаются внутри одной системы идей, понимают друг друга и которых не мучит никакая тревожащая или смущающая проблема… Их франкмасонством стали классические произведения». В свое время было отмечено, что это достаточно общепринятое описание касается только поверхности идей и нравов. Трудно поверить, что человеческие умы не смущала никакая тревожащая идея. Хотя Гиббон и Джонсон были настоящими выразителями духа XVIII в., их глубокие страсти весьма сильны, но правда и то, что они стараются оправдать эти страсти с помощью рациональных объяснений и придать своим идеям классическую форму. Однако интеллектуальное равновесие, которое тогда искали самые благоразумные писатели из аристократов и буржуа, не могло удовлетворить гораздо более многочисленные классы, чье экономическое равновесие уничтожила сельскохозяйственно-промышленная революция и которые, чтобы избежать невыносимой действительности, нуждались в какой-нибудь религиозной или политической вере.
Проповедник Джон Уэсли обращает в христианство североамериканских индейцев. Гравюра. Конец XVIII — начало XIX в.
2. Англиканская церковь сама была слишком рационалистична, чтобы удовлетворить эти пылкие и мучительные чувства. Англиканские богословы XVIII в. старались прежде всего доказать, что не существует никакой причины для конфликта между религией и разумом. Дескать, само Провидение захотело, чтобы мораль Христа стала также наивернейшим путем к мирскому спасению. Уильям Пейли (1743–1805), столь любезный отцу Шелли и многим умам, жаждущим успокоительной и простой уверенности, как раз и является одним из типичных философов-оптимистов, которые доказывают существование Бога, словно геометрическую теорему. Англиканская церковь становится тогда «классовой». Почти все епископы принадлежат к аристократическим семействам, все они виги или тори в зависимости от того, какая партия стоит у власти. Что касается младшего духовенства, то оно выбирается либо королем, либо местным сквайром. Из 11 тыс. священников 5700 находятся в распоряжении «покровителей». Естественно, эти покровители назначают людей своего социального круга, а часто и из своей семьи: сыновей, племянников, кузенов. Англиканским священникам не нужно проходить через семинарию, чтобы получить сан. Им довольно и самого скромного диплома Оксфорда или Кембриджа. Их культура (если она у них есть) скорее классическая, нежели христианская. Это джентльмены, обладающие всеми вкусами и недостатками, а впрочем, и достоинствами своего класса. Пастор, участвующий в псовой охоте, никого не шокирует. Часто он также мировой судья и оказывается на судейской скамье вместе со своим дядей и кузенами. Так политический остов страны подчеркивается и дублируется ее религиозным остовом. И в том и в другом случае ее основной элемент формируется классом землевладельцев. Таким образом, Англиканская церковь оказывается приобщенной к могуществу местных руководящих классов, но теряет всякий контакт с народными массами. Многие богатые «ректоры» не проживают в приходах, они — «плюралисты», то есть обладают несколькими бенефициями и в каждом приходе заменяют себя бедными викариями. В 1812 г. из 11 тыс. ректоров 6 тыс. проживают в другом месте. Да и сам викарий старается жить как джентльмен и понравиться сквайру, чтобы однажды и самому стать таким же номинальным священнослужителем.
3. Если «мягкая и разумная» англиканская религия XVIII в. в высшей степени годилась для самой благополучной части нации, то рабочим и крестьянам, озлобленным и возмущенным из-за своей нищеты, она не приносила никакой духовной пищи. Сельскохозяйственная и промышленная революции породили чувство несправедливости и нестабильности. Для страждущих и несчастных душ одних рациональных доводов о существовании абстрактного Бога явно не хватало. В свое время массы были завоеваны более эгалитарными сектами — диссидентскими или нонконформистскими. Но в начале XVIII в. три старых течения (пресвитериане, индепенденты и паписты) тоже «потеплели». Гонения разжигают веру, терпимость ее остужает и усыпляет. Хотя законы против диссидентов еще существовали, они уже совсем не применялись. Быть «конформистами по случаю» — вот и все, чего от них требовали, чтобы позволить им состоять в корпорациях и муниципалитетах. Даже ужасающая религия, кальвинистская догма о предопределении свыше, так глубоко затронувшая души шотландцев, тоже смягчилась в этой стране компромисса. Конечно, в Англии еще оставались убежденные кальвинисты, но они, уверенные в собственной избранности, вовсе не интересовались прозелитизмом.
Нищий и его собака. Гравюра по живописному оригиналу Джона Китчингмена. 1775
4. «Возможное — рядом с необходимым». Поскольку в средних и бедных классах существовали многочисленные души, нуждавшиеся в более страстной религии, и поскольку и диссиденты, и англиканцы показали себя одинаково неспособными удовлетворить эту потребность, должен был найтись человек, чтобы дать такую религию народным массам. Этим человеком стал Джон Уэсли. В начале своей жизни он был свободомыслящим англиканцем из Оксфорда, почитавшим веру за рациональное согласие. Но это вероучение не вполне его удовлетворяло. «Перестает ли рассудок когда-нибудь рассуждать? — мыслил он. — Как быть уверенным, что нашел наконец истину и спасение? Можно ли почувствовать благодать? И чтобы достичь ее, не следует ли отдаваться поискам с бо́льшим пылом?» Около 1726 г. Оксфорд с удивлением увидел, как несколько молодых людей основали Клуб святости (Holy Club), члены которого постились, молились, посещали бедняков, проповедовали под открытым небом и исповедовались в своих грехах друг другу. Над Уэсли и его друзьями много насмехались и прозвали их «методистами». Это прозвище станет названием Церкви, которая насчитывает сегодня миллионы приверженцев. Напрасно отец Уэсли, англиканский ректор, умолял своего сына отказаться от этих безумств и стать его преемником в приходе. Джон Уэсли чувствовал себя призванным к более обширной миссии: обратить в христианство остывший до теплоты мир.
