5. В XIV в. сеньоры и парламент безуспешно пытались бороться при помощи постановлений и законов с естественным ходом экономического процесса. Было принято «Уложение о работниках». Любой человек моложе шестидесяти лет обязывался работать на земле за плату, установленную до 1347 г. (то есть до чумы). Единственными, кто от этого освобождался, были ремесленники и купцы. Лорд имел первоочередное право найма своих бывших крепостных и мог отправить в тюрьму тех, кто отказывался возделывать земли его имения. Любой сеньор, соглашавшийся платить больше, чем в дочумное время, сам подлежал штрафу. Зато продукты питания следовало продавать работникам по разумным ценам. С этим законом произошло то же самое, что и со всеми прочими, пытавшимися зафиксировать жалованье и цену; он применялся лишь с большим трудом. «Уложение о работниках» оставалось в силе вплоть до царствования Елизаветы, и на протяжении двух веков парламенты постоянно жаловались, что оно нарушается. Однако, несмотря на эти жалобы, наниматели и работники упорно обходили закон. Мы видим в учетных книгах имений того времени, что бальи, указав цену, заплаченную за жатву и молотьбу, стирает ее и заменяет другой, более низкой. Первая цена была наверняка настоящей, а вторая предназначалась для того, чтобы полюбовно уладить дело с законом. Один сеньор говорил крестьянину: «Твоя плата будет как до 1347 г., потому что любой иной договор подведет нас под неприятности, зато ты сможешь бесплатно пасти своих овец на пастбищах имения». Другой предоставлял иные преимущества, и эта конкуренция вызывала повышение расценок. По всей стране отмечают, что вскоре после чумы плата за сельскохозяйственные работы подскочила на 50 % для мужчин и на 100 % для женщин. В 1332 г. земля приносила владельцу 20 % от ее капитальной стоимости; в 1350-м его доход падает на 4–5 %.
«Черная смерть» (1348–1349), унесшая почти половину населения Англии и приведшая к экономическому и политическому спаду. Миниатюра. XIV в.
6. Чума, разорившая сеньора, обогатила мелкого фермера. Он не только смог приобрести земли и заключать выгодный для себя арендный договор, но в то время, как сеньор вынужден оплачивать труд своих работников дороже, фермер, работающий со своей семьей, от повышения платы не страдает. А продавая свои овощи или зерно на рынке или ярмарке дешевле, чем продукты из имения, опять получает честный барыш. Даже поденщик теперь счастливее, чем прежде: если строгий сеньор навязывает ему «Уложение о работниках», он убегает в леса и пытается перебраться в другое графство, где из-за возросшей потребности в работниках не будут слишком настойчиво требовать объяснений у человека, предлагающего свои руки. Таким образом, в то же самое время, когда на полях сражений лучник становится сначала необходимым помощником рыцаря, а потом и его победителем, на возделываемых полях крестьянин становится компаньоном помещика, с которым тому приходится считаться. Многие жалуются на это. «Дела в мире идут все хуже и хуже, — писал Гауэр около 1375 г., — если пастухи и коровники требуют за свою работу больше, чем прежде бальи требовал за свою. В мое время работники не ели хлеба из хорошего зерна. Они питались более грубыми злаками или бобами, пили только воду, молоко и сыр были для них праздником. Тогда мир был таким, каким и должен быть для людей этого сорта. Три вещи безжалостны, когда позволяешь им одержать над собой верх: наводнение, пожар и толпа мелких людишек. О! Наше время, куда ты катишься? Ибо простонародье, которое должно заниматься только своей работой, требует лучшего питания, чем у его господ…» Эти жалобы раздаются во все времена и всегда напрасны. Феодальная система, под которую подкапывались со всех сторон, уже шаталась — к чьей-то радости или печали. Микроб чумы за несколько лет вызвал такое раскрепощение, которое в XII в. даже самые смелые умы не могли предвидеть.
7. Но прежде чем превратиться в безобидных «джентри», феодальное дворянство еще целый век будет воплощаться в ужасных образах. В то время как средний сеньор беднеет, некоторые крупные бароны становятся настоящими царьками. Они женятся внутри своего круга и образуют замкнутую касту, породненную с королевской семьей. Короли Англии тогда заведут обычай создавать для своих сыновей при помощи выделения уделов и заключения выгодных браков необычайно обширные владения. Черный Принц женится на дочери графа Кента; другой сын короля, Лайонел, становится графом Ольстерским; Джон Гонт женится на наследнице Ланкастеров (первый герцогский дом) и владеет 10 укрепленными замками, в том числе знаменитым Кенилвортом (Kenilworth), вырванным у рода Монфор. Граф Марч также располагает дюжиной крепостей; графы Уорик и Стаффорд имеют по 2–3 каждый. Лорд Перси, граф Нортумберлендский, держит северные марки не только для короля, но и для себя самого. Все эти крупные вельможи располагают боевыми дружинами, и уже не вассалов, а наемников, которых они набирают королю для его войн во Франции. В промежутках между кампаниями эта скучающая солдатня грабит фермы, крадет лошадей, насилует женщин, захватывает имения. И тщетно парламент приказывает магистратам разоружить их. Чтобы отнять оружие у этих разбойников, требуется весьма отважный шериф. Впрочем, должность шерифа в упадке. Шериф XIV в. — это уже не вельможа, а чаще всего простой рыцарь, назначенный против своей воли и который ждет не дождется, когда закончится его год, чтобы передать эту обузу другому. Мало-помалу его заменит мировой судья, добровольный администратор-аристократ, магистрат-любитель, который позже сыграет в истории страны огромную и превосходную роль. Но в XIV в. мировой судья еще только родился, шериф бессилен, а благородные бандиты — «кичливые отпрыски Люцифера» — превращают свои дома в разбойничьи вертепы и допекают своих соседей.
VI. Первые английские капиталисты
1. В то время как война и чума ломали феодальные рамки, рамки гильдий, цехов и прочих корпораций становились слишком тесными. До XIV в. шерсть, главный английский товар, экспортировали во Фландрию, и там ее превращали в сукно. Англия и сама производила ткани для простонародья, но хитроумные секреты сукновального ремесла оставались в руках мастеров из Брюгге и Гента. Но потом представился удачный случай перенести эту промышленность в Англию: фламандские буржуа рассорились со своим сеньором, графом Фландрским. Его поддержал король Франции, ремесленники Фландрии были побеждены, и многим из них пришлось оставить родину. Они перебрались в Англию вместе со своими традициями и приемами. Эдуард III захотел защитить эту зарождающуюся индустрию; в 1337 г. он запретил одновременно импорт иностранных сукон и экспорт шерсти. Фландрии это грозило разорением, поскольку нигде, кроме Англии, тогда невозможно было добыть шерсть в больших количествах. Но как только началась война с Францией, Эдуард III уже не мог поддерживать эмбарго во всей его строгости, потому что по политическим причинам нуждался в том, чтобы удовлетворить своих фламандских союзников. Тогда он навязал протекционистские тарифы. Пошлины с шерсти повысили аж до 33 %, а с английских экспортных тканей опустили до 2 %. Это была хитрая поблажка. Некоторые купцы пытались обойти закон, экспортируя нестриженых овец, но парламент запретил такие спекуляции. Замысел Эдуарда III удался, и производство сукна стало первой английской промышленностью.
