6. Провозгласив королевой Джейн Грей, Нортумберленд двинулся на Лондон. Так что несчастная узурпировала трон против своей воли. Но Мария была не такая женщина, чтобы уступить без борьбы. «Она такая пламенная и решительная, — писал посол Испании Карлу V, — что, если бы я сказал ей пересечь Ла-Манш в корыте для стирки, она отважилась бы и на это». Настоящая испанка, она обладала храбростью солдата и набожностью, доходившей до фанатизма. Ей достаточно было только показаться, чтобы победить. Марию оберегал необычайный авторитет ее отца. Католики, еще сильные, приняли ее как избавление; протестантам же она пообещала непредвзятость, а бесчисленные безразличные уже устали от режима, который под предлогом реформирования ритуалов Церкви конфисковал богатства в пользу дельцов. Как только Мария появилась в Лондоне, зажглись «огни радости», графства предложили ей войска; совет, в ужасе от содеянного, отправил герольда с четырьмя трубачами в Сити, чтобы провозгласить ее королевой. Она триумфально въехала в столицу, и рядом с ней ехала верхом ее сестра Елизавета. Сам Нортумберленд, узнав об этом событии, махал шляпой и кричал: «Да здравствует королева Мария!» — но было слишком поздно: следовало сделать это несколькими днями раньше. Его заключили в Тауэр и обезглавили. А та, что была игрушкой в его руках, несчастная Джейн Грей, ждала смерти еще полгода.
Неизвестный художник. Портрет юной Джейн Грей, претендентки на английский престол. 1590-е
VII. Мария Тюдор, или Католическая реакция
1. Мария Тюдор — прискорбный пример губительных разрушений, к которым может привести сочетание в душе женщины влюбленности, фанатизма и неограниченной власти. «Я охотнее потеряю десять корон, — говорила она, — чем подвергну мою душу опасности». Она была католичкой в стране, где повзрослело поколение, родившееся уже после разрыва с Римом, и где, особенно во всемогущей столице, население сильно склонялось к протестантизму. Было сказано, что Париж стоит мессы; Лондон вполне стоил проповеди. Но Генрих Наваррский был политическим деятелем, а Мария Тюдор — в первую очередь верующей. Однако большинство нации и в самом деле испытывали ностальгию по былым ритуалам и желали возвращения к национал-католицизму Генриха VIII, но то же самое большинство хранило ненависть к Риму. Особенно опасались переподчинения папе, которое будет сделано за их счет, приобретатели церковного имущества, богатый и могущественный класс, а еще возврат к прежней вере страшил женатых священников, которым пришлось бы выбирать между своими приходами и женами. Ловкому государю все это позволило бы поторговаться. Англичане уже получили от трех Тюдоров столько догм, что легко приняли бы еще несколько добавочных пунктов в договоре, лишь бы угодить дочери Генриха VIII, но Мария в своем непримиримом рвении хотела повелевать, а не вести переговоры. За долгие годы безрадостной молодости религия стала для нее единственным утешением. Она была готова претерпеть мученичество, только бы вернуть свой народ Риму. С первого же созыва парламента в свое царствование она восстановила мессу на латыни и изгнала из Церкви женатых священников. Даже ее сестра, принцесса Елизавета, последняя надежда протестантов, почувствовав, что над ее головой сгущаются тучи, пришла к королеве в слезах и просила наставить ее в истинной религии. Это обращение тронуло и восхитило Марию, но не обмануло весьма скептичного посла Испании, который с большей проницательностью судил о хитроумной и скрытной принцессе.
2. Внезапное возвращение папизма было первой неосторожностью королевы; ее брак довершил остальное: народ отшатнулся от нее. Парламент, вполне оправданно опасаясь влияния на Марию чужеземного короля, почтительно попросил ее выйти замуж за англичанина. Совет и нация выбрали для нее Эдуарда Кортни (Courtenay), правнука Эдуарда IV. Она резко ответила, что не хочет замуж. В чем была искренна или верила в это. В юности она была немного влюблена в английского эрудита-католика Реджинальда Поула, в чьих жилах, как и в ее собственных, текла королевская кровь. Но Поул, поссорившись с Генрихом VIII по поводу его развода, уехал в Рим и стал там кардиналом. Так что единственный англичанин, за которого Мария охотно вышла бы замуж, оказался вне игры. Вскоре испанский посол Ренар, имевший на нее большое влияние, поделился с ней планом Карла V: тот предлагал Марии руку своего сына Филиппа. «Когда я открыл ей предложение брака, — пишет Ренар, — она засмеялась, и не раз, а несколько, глядя на меня взглядом, означавшим, что предложение ей весьма приятно». И далее: «Она поклялась, что ее никогда не задевали стрелы того, что именуют любовью, и что мысли о сладострастии также ее не посещали. О браке она тоже никогда не помышляла, разве что с тех пор, как Богу было угодно увенчать ее короной, и что она сделает это не по любви, а из уважения к государственным интересам». Но она просила Ренара уверить императора Карла в своем желании подчиниться ему во всем, как если бы он был ее собственным отцом. Хотя эти переговоры держались в секрете, министры королевы догадались о них и были обеспокоены. В союзе между Англией, раскольнической и слабой страной, и Испанией, всемогущей ортодоксальной державой, какая участь достанется Англии? Она наверняка окажется подчиненной грозному властителю. Английские еретики уже стали опасаться судилищ инквизиции и аутодафе, столь же частых в Мадриде, как бои быков. Увы! Как только эта тридцатишестилетняя девственница увидела портрет прекрасного испанского принца, она вдруг страстно влюбилась. Все способствовало тому, чтобы она была без ума от Филиппа, потому что, выйдя за него, она удовлетворяла свою гордость испанской принцессы, свою римско-католическую веру и свои желания пылкой старой девы. Однажды в полночь в своей молельне она повторила многократно «Veni Creator»
[20] — и дала клятву выйти замуж за Филиппа.
Неизвестный художник. Мария Тюдор и ее супруг Филипп II, король Испании. 1558
3. Посол Испании, велев расплавить 100 экю, заказал из них золотые цепи, которые раздарил членам совета. Было ли это символом? Хоть и став благосклоннее к идее этого брака благодаря дарам, доводам и обещаниям, те все же посоветовали действовать осторожнее. Филипп должен поклясться соблюдать законы Англии; в случае смерти Марии он не будет иметь никаких прав на престол; если от этого брака родится сын, то этот отпрыск унаследует одновременно трон Англии, Бургундии и Нидерландов; наконец, Филипп обязуется никогда не втягивать Англию в свои войны против Франции. Договор был хорошо составлен, но какие реальные гарантии он давал против влюбленной женщины? Английский народ, очень враждебный к чужестранцам, и особенно к испанцам, сразу же проявил недовольство. Послов, отправленных Карлом V, чтобы обговорить подробности бракосочетания, лондонские мальчишки обстреляли снежками. Они играли на улицах Сити в «свадьбу королевы», и ребенок, изображавший испанского принца, был повешен. Многие графства восстали. Сэр Томас Уайетт (Wyatt) двинулся на Лондон. Но Мария, которую поддерживала вера и любовь, казалась неодолимой. Ее министры хотели, чтобы она укрылась в Тауэре, но она, улыбаясь, осталась в Уайтхолле и благодаря авторитету Тюдоров одержала столь полную победу, что отныне уже никто не осмелится выступить против испанского брака. Повстанцев казнили дюжинами. После чего прибыл принц Испании. Отец описал ему английскую заносчивость и приказал оставить дома всю свою кастильскую спесь. Филипп старался понравиться и весьма в этом преуспел. Проезд через Сити огромного каравана с золотом из американских рудников произвел сильное впечатление на лондонских купцов. Видя все эти бочки, доставленные в Тауэр, они говорили: «По крайней мере этот приехал не затем, чтобы нас обокрасть». Филипп проявил неуступчивость в одном-единственном пункте: примирение с Римом. «Лучше уж совсем не царствовать, чем царствовать над еретиками». Предупрежденный папа объявил, что пошлет кардинала Поула в качестве легата, чтобы принять знаки покорности англичан. Слитки золота, помещенные в Тауэр испанцами, помогли подготовить души знатных семейств к этому большому событию.
