3. Хотя двор и некоторые образованные люди читали сэра Филипа Сидни и сэра Томаса Уайетта, Спенсера, Марло и «Сонеты» Шекспира, под этой радужной поверхностью продолжало струиться мощное пуританское течение. Библиотека леди Хоби (Hoby), каталогом которой мы располагаем, состояла в основном из благочестивых книг: почетное место в ней занимали Библия и «Книга мучеников» Фокса. «Самым читаемым автором шекспировского времени был преподобный Генри Смит». Кроме проповедей, издатели выпускали большое количество рифмованных баллад на злобу дня или религиозных памфлетов наподобие пуританских брошюрок, публиковавшихся под псевдонимом Мартин Марпрелейт (Marprelate). У стихов было не слишком много читателей, но писатели-елизаветинцы жили скорее не продажей своих книг, а дарами покровителей, которым посвящали свои произведения. За театральную пьесу автору платили от 6 до 10 фунтов, а мало-мальски активный драматург писал их от 10 до 12 в год. Наконец, в Лондоне продавали много произведений, переведенных с итальянского и французского, таких как «Декамерон» Боккаччо, «Опыты» Монтеня. У этих иностранных авторов Спенсер и Шекспир находили темы и примешивали к ним, придавая им собственно английское обаяние, окрашенную меланхолией серьезность своей нации, ее деревенскую поэтичность, ее глубокую и серьезную философию.
Титульный лист «Трагической истории доктора Фауста» Кристофера Марло. 1620
4. Именно в правление Елизаветы театр занял в Англии, и особенно в жизни Лондона, большое место. Со времен Генриха VII тут были комедийные труппы, но мало постоянных театров. Эти труппы играли на постоялых дворах или в парадных залах замков. Когда власти Сити, ставшие пуританскими, изгнали комедиантов, те перебрались на южный берег Темзы, находившийся вне юрисдикции лорд-мэра. Тогда-то и были построены несколько театров, а самым известным из них стал «Глобус», одной десятой долей которого владел Шекспир. Люди легко принимают случайную деталь за нечто постоянное и продуманное. Почти все первые строители театров пытались воспроизвести постоялый двор гостиницы с ее галереей вдоль номеров. Эта галерея была удобна, чтобы изображать собой то балкон покоев дамы, то вершину башни. Зрители платили 1 пенни за вход, от 6 пенсов до 1 шиллинга за сидячее место либо на сцене, либо в галереях, которые в память об изначальной гостинице были разделены на отдельные номера (вот откуда, возможно, и родились наши ложи). Как и сегодня перед ярмарочными балаганами, звук трубы объявлял о начале представления. Публика, состоявшая из подмастерьев, студентов, изучавших право, солдат, дворян, была понятливой и серьезной. Она любила довольно кровавую мелодраму, но была способна понять и наиболее поэтичные пьесы Марло, Бена Джонсона или Шекспира.
Неизвестный художник. Предполагаемый портрет сэра Кристофера Марло. 1585
5. Как в нескольких строчках рассказать о Шекспире, который один сотворил целый мир? Превосходил ли он всех прочих драматургов своего времени? И это притом, что они были замечательны, в чем нет никакого сомнения. Но ни у одного из них не было столь широкой гаммы тонов, жанров и сюжетов; никто не умел так соединять самую безудержную поэзию с самым надежно выстроенным сюжетом; никто не высказал о природе человека и его страстях столь глубокие мысли столь сильным языком. Было ли признано современниками его превосходство? Не так единодушно, как оно признано среди нас. Когда около 1590 г. этот драматург и актер начал предлагать свои сочинения разным актерским труппам, конкурируя с университетскими поэтами-эрудитами, он возбудил их ревность. Но публике полюбились его пьесы. В небольшом обзоре литературы Palladis Tamia, опубликованном в 1598 г., его автор, переходя к трагедии и комедии, говорит о Шекспире как о «самом замечательном в этих двух жанрах» и как об «одном из самых пылких из нас, кто живописует печали и недоумения любви». «Если бы Музы могли изъясняться по-английски, — продолжает автор, — они заговорили бы на прекрасном языке Шекспира». Друг придворных, приобщенный к их жизни в конце царствования Елизаветы, Шекспир умел описывать не только любовные страсти, но и страсти честолюбия, и пытку властью. Мудрость народа создана из простых истин, которым великие писатели умели придать неповторимую форму. Мудрость английского народа, инстинктивная, поэтичная, а порой и непоследовательная, обязана Шекспиру тем же, чем мудрость французского народа обязана своим моралистам.
6. Шекспировская Англия предстает перед нами, вся звеня стихами и песнями, и мы охотно представляем себе, как ничтожнейший из подмастерьев или простодушнейший из поселян того времени играет на виоле или сочиняет мадригалы. Разумеется, не стоит преувеличивать поэтичность и веселость елизаветинской Англии. Для масс жизнь была сурова так же, как и сегодня, и даже больше. Мы видим у Шекспира бодрых крестьянок с покрасневшим носом, которые несут в мороз ведра с молоком, видим их руки, растрескавшиеся от стирки грубого белья. Хотя цена зерна поднялась из-за снижения стоимости золота, безработица в деревнях все еще остро ощущается, так что ближе к концу царствования, в 1597 и 1601 гг., пришлось издать два больших закона о бедняках. Сквайры, чье могущество росло, часто проявляли суровость, а религиозные преследования были опасны для тех, кто хотел независимо мыслить. Но попадались и такие христолюбивые землевладельцы, что проявляли гостеприимство и учтивость. Имения, как и деревни, все еще были самодостаточными. Хорошая хозяйка дома, леди или фермерша, все делала сама, от варенья до свечей. Сельские праздники были прелестны; тут оживали древние языческие традиции, например танцы вокруг Майского шеста (Maypole) — мачты, украшенной цветами и зелеными ветвями, которые напоминали о весеннем возрождении, о некоей первобытной Пасхе. Поселяне ставили и весьма мудреные комедии, как это показал нам Шекспир в «Сне в летнюю ночь», и чужестранцы замечали, что англичане были тогда самым музыкальным народом в мире. Этот народ не только порождал таких композиторов, как восхитительный Бёрд (Byrd), но почти во всех домах можно было увидеть лютню, виолу, вёрджинел и книги по музыке. Все гости и многие слуги были способны исполнить песню, заняв место в трех-четырехголосом хоре.
Здание театра «Глобус» на берегу Темзы. Гравюра XIX в., выполненная на основе более ранних изображений
Джон Сандерс. Портрет Уильяма Шекспира. XVI в.
7. Склонность к поэзии и музыке предполагает довольно прогрессивное образование. У людей Елизаветинской эпохи недостатка в нем не было. После Винчестера и Итона богатые покровители основали новые Public Schools: Регби (Rugby) в 1567 г., Харроу в 1590-м. В принципе, школы были бесплатными и предназначались для окрестных детей, а основатель оплачивал услуги учителей и детское питание. Только приезжие из других мест должны были платить за пансион, но они почти всегда были детьми крупных помещиков или богатых буржуа. Мало-помалу чужаков становилось все больше, и именно на них стала ориентироваться школа. В Харроу, например, оставалось всего 40 бесплатных учеников (free scholars). Начальное образование давалось в мелких школах (petty schools), часто дамами, которые учили детей алфавиту, начаткам письма; часто они и сами знали не больше. Затем ребенок поступал в Grammar School, которую иногда держал прямо в деревне какой-нибудь эрудит. Тогда даже в самом маленьком провинциальном городке встречались люди высокой культуры. Среди друзей семейства Шекспиров в Стратфорд-он-Эйвоне был один лиценциат филологии (Master of Arts) из Оксфордского университета; другой читал на латыни для собственного удовольствия. Литературоведы некогда удивлялись познаниям Шекспира, скромного актера. Но знания тогда были доступны и широкой публике, особенно в Лондоне. Если полистать книги, принадлежавшие мужчинам или женщинам того времени, мы найдем там на полях заметки по-латыни, столь же замечательные изяществом формы, как и глубиной мысли, и признаем, что если сегодня научные методы и эффективнее, чем во времена елизаветинцев, то их интеллект и вкус были гораздо выше, чем в наше время у людей того же класса.
