3. Ему было тридцать семь лет. Он отличался довольно нелепой наружностью и манерами, казался лишенным всякого достоинства и много говорил, хотя и с трудом, потому что язык заплетался у него во рту. Буффонство его речей часто заслоняло их суть, а они никогда не были ее лишены. Говорят, что, сделав Якова Стюарта преемником Елизаветы, англичане заменили мужскую натуру женской; и в самом деле, детство Якова I Стюарта прошло среди убийств и заговоров, и он ужасно боялся вооруженных людей. Его девизом было «Beati pacifici» («Блаженны миротворцы»). Он носил одежду со вшитыми стальными пластинами, чтобы уберечься от ударов кинжала, и от одного только вида шпаги становился больным. Он получил неплохое образование, но при этом был скорее интеллектуалом, чем по-настоящему умным. В своем скороспелом отрочестве он сочинял стихи, богословские трактаты и написал даже две книги, в которых изложил свои взгляды на политику: Basilikon Doron и True Law of Free Monarchies, где доказывал, что короли предназначены Богом править, а подданные — повиноваться. Так что король выше закона, хотя и должен подчиняться ему, дабы подать пример, кроме исключительных случаев, определять которые должен он сам.
4. Довольно высокомерная доктрина, но для Шотландии она годилась, чтобы держать в повиновении дерзкое и опасное духовенство. Яков I прибыл в Англию, опасно убежденный в своем превосходстве. Он искренне считал себя гениальным богословом, который принес заблудшим англичанам истину. О характере своих новых подданных он почти ничего не знал и не пытался их понять. Поэтому сразу же стал разглагольствовать в их собраниях, мямля, запинаясь, брызгая слюной и невольно забавляя аудиторию своим шотландским акцентом. Он-то ожидал, что его будут «превозносить до небес» за красноречие и эрудицию. Но он имел дело с народом, который не был расположен почтительно выслушивать резонера-чужестранца.
5. Хотя новый король и был воспитан кальвинистом, он вполне поладил с Англиканской церковью. У себя в Шотландии он страдал от демократической свободы пресвитериан, поэтому не без удовольствия обнаружил в Англии Церковь, признававшую иерархию, вершиной которой был король. Елизавета предписала своим подданным столь же неукоснительный конформизм, как некогда Римская церковь. Все должны были публично признавать Тридцать девять статей; духовенство могло пользоваться только официальным молитвенником, церковные комиссии проявили себя столь же суровыми, как некогда католические трибуналы. В глазах настоящего англиканца реформа не была разрывом с прошлым; его Церковь оставалась для него «католической», то есть вселенской. «Средний протестант, — пишет леди Хатчинсон, — отказался от папизма потому, что тот уже вышел из моды, но в глубине души склонялся на его сторону». Англиканское, то есть государственное, вероучение было атаковано с двух сторон: и католиками, и пуританами.
Адриан Вансон. Портрет Якова VI Шотландского, в будущем Якова I Английского. 1595
6. Всю вторую половину царствования Елизаветы католики страдали от гонений, которые война с Испанией и происки иезуитов сделали еще более суровыми. Они были исключены из какой бы то ни было местной или национальной службы; не должны были удаляться от своих земель без подписанного мировым судьей разрешения. Если они не присутствовали на англиканском богослужении, им грозили очень тяжелые штрафы (которые на самом деле не взимались). Священника, служившего католическую мессу, и тех, кто его укрывал, могли приговорить к ужасной казни, уготованной изменникам, но угроза редко исполнялась, и во многих замках еще можно было найти где-нибудь на чердаке католического капеллана. В начале правления Якова I приверженцы Римской церкви уже составляли не больше одной двадцатой от всего населения. Восхождение на трон сына Марии Стюарт внушило им большие надежды. Было известно, что он переписывался с папой и являлся сторонником веротерпимости. Он и в самом деле предложил отменить штрафы за религиозные проступки, но поставил два условия: 1) пусть католики объявят себя верными королю, а не папе; 2) пусть они откажутся от прозелитизма. Эти условия были несовместимы с искренней верой, и вскоре католиков постигло такое разочарование, что многие из них стали злоумышлять против короля.
7. Самым опасным стал знаменитый Пороховой заговор (1605). Его целью было одновременное убийство короля, лордов и присутствующих членов палаты общин; для этого предполагалось взорвать палату лордов в тот момент, когда они все там соберутся. В случае успеха протестанты внезапно лишились бы всех своих вождей, и тогда, по мысли заговорщиков, католическое восстание получило бы шансы на успех, поскольку они рассчитывали на безразличие масс. Личные качества участников заговора и используемые ими средства напоминали действия русских террористов XIX в. Заговорщики были джентльменами. Самый известный из них, Гай Фокс, солдат-католик, овладел, воюя во Фландрии, искусством подведения подкопов и закладывания в них пороховых зарядов. Для начала он и его друзья сняли подвал напротив парламента, однако вскоре случайно обнаружили помещение, расположенное прямо под палатой лордов, что избавляло их от необходимости самим рыть подкоп. Сняв это помещение, они набили его бочками с порохом, которые скрыли под вязанками хвороста, и их покушение наверняка удалось бы, если бы конспираторы не сочли необходимым предупредить некоторых из своих сторонников, чтобы те организовали восстание, которое должно было последовать за взрывом. Один из тех, кому они доверились, решил, что его долг — донести об этом правительству. Гай Фокс мужественно остался один, чтобы в нужный момент зажечь фитиль, и был арестован 5 ноября 1605 г., судим и казнен. Вместе с ним погибли и его сообщники, а также провинциал иезуитов Гарнет, которого обвинили в том, что это он подстрекал их к преступлению. Похоже, что обвинение было неточным; Генри Гарнет согрешил лишь своим молчанием, но возмущение, которое всколыхнуло раскрытие столь серьезного покушения, чуть было не удавшегося, сделало всех католиков еще более подозрительными, чем когда-либо. Их не только поразили в гражданских правах, но также объявили неспособными исполнять профессии адвоката и врача и даже распоряжаться имуществом своих несовершеннолетних детей. Пороховой заговор надолго определил упадок католицизма в Англии. Папизм оказался тесно связан в умах с мрачными образами заговора против безопасности государства; в течение целого века всякий политический деятель, всякий государь, заподозренный в союзе с Римом, сразу же осуждался общественным мнением.
Пороховой заговор. Казнь Гая Фокса и его сообщников перед парламентом 31 января 1606 г. Гравюра. Начало XVII в.
8. Если на одном своем фланге Англиканской церкви приходилось обороняться от католиков, то на другом она сдерживала натиск пуритан. Пуританство было не столько вероучением, сколько умонастроением тех людей, которые хотели «очистить» Церковь не только от всякого соприкосновения с Римом, но и от римских привычек. По прибытии Якова I пуританские пасторы представили ему петицию. Они требовали права для каждого священника (clergyman) самому решать, будет ли он надевать стихарь, а также отмены крестного знамения при крещении, склонения головы при произнесении имени Иисуса, коленопреклонения перед алтарем, обмена кольцами при церемонии бракосочетания и, наконец, строгого соблюдения воскресенья. Другие, еще более радикальные, желали отменить сан епископа и создать Пресвитерианскую церковь по образцу Шотландской. Третья группа состояла из индепендентов, то есть независимых, которые требовали права для каждого человека самому выбирать свою веру. Всех их объединяло глубокое «отвращение ко всякой веселости», «страстная любовь к гражданским свободам», склонность к простой жизни и религиозному культу, лишенному пышности. Пуритане испытывали отвращение к итальянской и всякой другой чувственной поэзии, к елизаветинскому Возрождению. Сказалась ли в этом саксонская кровь? Климат? Средиземноморская жизнерадостность была для них поводом для удивления и возмущения. Не то чтобы они были совсем нечувствительны к поэзии, но это была скорее поэзия Екклесиаста и псалмов, нежели Спенсера и Шекспира. Своим детям они давали имена патриархов и древнееврейских воителей, обращались друг к другу «брат такой-то», «сестра такая-то» и верили, что являются новым народом Божиим, которому поручено истребить придворных-амаликитян. Постоянное чтение Библии заставляло их жить в мрачной коллективной грезе, подчас благородной. Они осуждали театр, боялись греха, особенно плотского, одевались с намеренной старомодной простотой и коротко стригли волосы, чтобы показать, как презирают придворных в завитых париках. Наконец, они были угрюмы, честны, невыносимы и сильны.
