Интервью с членами контрастной группы не удавалось провести наедине с ними. Это происходило либо по причине их жилищных условий – отсутствие свободной комнаты, чтобы уединиться, – либо из-за членов семьи, настаивавших на своем присутствии. Мы каждый раз пытались провести интервью наедине с бывшим охранником, но уступали, если такая просьба вызывала возражения. Так, одно из интервью происходило в помещении, в котором большую часть времени находилось восемь человек, включая участников интервью. Во время другого интервью на колени к интервьюеру прыгнула кошка, и спокойствия ради ему пришлось ее там оставить. Одновременно он должен был развлекать разговорами мать бывшего охранника, которая все время пыталась заглянуть в его записи, а также играть с его умственно отсталой сестрой, чтобы та не мешала работать. Кроме того, в комнате находились невеста охранника и его брат со своей невестой. Все они проявляли интерес и комментировали происходящее. И, само собой разумеется, что в обоих описанных случаях в комнате было включено радио на полную мощность.
Мы составили следующую таблицу, чтобы продемонстрировать различные условия проведения интервью.
В этом отношении интервью с мучителями и/или убийцами проходили в лучших условиях. Что касается интервью с членами контрастной группы, то с двенадцатью из них мы вообще не были наедине, а с восемнадцатью были наедине большую часть времени или даже все время. Таким образом, даже для большинства членов контрастной группы интервью проходили в благоприятных условиях.
В общем и целом у нас сложилось впечатление, что большинство бывших охранников из обеих групп положительно восприняли наши объяснения. В некоторых тюрьмах и лагерях у бывших охранников возникли сомнения относительно участия в наших интервью. Однако тот факт, что только четверо из 34 охранников, осужденных за жестокое обращение или убийство, отказались от интервью, свидетельствует о том, что нас не подозревали в скрытых намерениях.
Значение фактора нахождения в заключении или на свободе
Фактор нахождения бывшего охранника в заключении имеет значение по целому ряду соображений. Мы полагаем особо важным указать на то, что люди, находящиеся в заключении, контактируют друг с другом и оказывают друг на друга влияние, так что мы нередко получали похожие ответы. Однако не следует забывать следующие моменты:
1) интервью проводились в пяти различных тюрьмах и лагерях; 2) каждое интервью продолжалось несколько часов, и поэтому трудно было запомнить подробно его содержание и пересказать другим; 3) сама тема интервью не представляла интереса для остальных заключенных – кроме сербских охранников, – что не способствовало открытому ее обсуждению в бараке.
Фактор нахождения в заключении мог также вызвать ложные ответы у тех, кто собирался подавать ходатайство о помиловании и не поверил нам, что наше исследование является анонимным и никак не сможет повлиять на рассмотрение такого ходатайства.
Тем не менее, трудно понять, каким образом у охранников довольно быстро сформировалось представление о том, что можно считать «правильным» ответом – с точки зрения тюремного руководства. Может быть, социолог и психолог, проводящие интервью, способствовали появлению у них такого представления. А может быть, мы задавали им наводящие вопросы? Достаточно, однако, прочитать руководство по проведению интервью, чтобы понять, что это не так. Нам представляется, что большинство вопросов нельзя назвать наводящими, однако некоторые вопросы оказались неудачными. Например, такие, как «Думаете ли вы, что серб мог бы поступить так, как нам представляется недопустимым?» или «Как вы думаете, возникли бы у серба угрызения совести, если бы он поступил дурно и сознавал это? А швед или итальянец?» Возможно, само построение вопросов располагает к утвердительному ответу на них. В результате могла возникнуть тенденция к «ложным» ответам, отражающим более негативное представление о сербах.
С другой стороны, существует вероятность того, что у тех, кто почувствовал этот нюанс, легко могло бы возникнуть представление, приведшее к противоположному результату. Вот возможный ход их рассуждений: «Исследователи явно придерживаются идеологии, направленной против расовых и групповых предрассудков. Об этом свидетельствует один только факт, что им разрешили проводить такое исследование». «Правильным» ответом с их точки зрения было бы поэтому дать более позитивную характеристику сербам. Лично мы считаем, что возможность такой погрешности более вероятна, чем предыдущего «ложного» ответа, однако ей не следует придавать большого значения. У нас установился такой хороший контакт во время интервью с охранниками в заключении, что мы полагаем, что такое представление могло возникнуть лишь у двух-трех опрашиваемых.
Фактор нахождения на свободе связан в основном с тем, что мы не могли в течение всего интервью остаться наедине с респондентом. В 12 случаях мы вообще не были наедине с ним во время интервью, и лишь в 11 случаях нам удалось провести интервью наедине с респондентом.
Здесь не следует забывать о том, что присутствие членов семьи, возможно, побуждало респондента высказываться не так, как он сделал бы без них, поскольку он старался придерживаться тех разъяснений, которые уже ранее давал своим близким, или не хотел признаваться в чем-то в их присутствии. Мы не уверены в этом до конца, но полагаем, что это имело место в отдельных случаях. Наиболее вероятный результат – более негативное описание сербов и упор на опасность, которую они представляли.
В целом следует отметить, что фактор нахождения в заключении или на свободе не имеет решающего значения в том смысле, что мог бы объяснить возможные различия в результатах исследования. Даже если не делать предположения о том, что наводящие вопросы могли бы одинаково сильно повлиять на обе группы, мы полагаем, что держим под контролем все упомянутые возможности ошибок в отношении мнений и позиций. Мы полагаем также, что эти погрешности скорее могли бы способствовать большей схожести в ответах и результатах опроса членов обеих групп. Объяснение различий следует искать в другом месте.
Значение фактора времени
Фактор времени означает, что интервьюирование проходило соответственно осенью 1949 г. и весной 1951 г., тогда как события, лежащие в основе нашего исследования, имели место в 1942–1943 гг.
Здесь необходимо учитывать исключительное давление в направлении избирательности воспоминаний – так, некоторые вещи сознательно или несознательно подавляются в нашей памяти, а другие изменяются так, чтобы удовлетворить нашим потребностям.
В особенности это относится к мучителям и/или убийцам, находившимся в заключении, поскольку сама их ситуация может считаться крайне тревожной и напряженной. Сербы были одной из причин этой фрустрации – в первую очередь потому, что они были объектами действий респондентов, а также потому, что они после окончания войны во многих случаях давали против них показания на громких процессах. Эти показания имели решающее значение для получения ими длительных сроков лишения свободы. По этой причине вполне понятно, почему члены экстремальной группы высказались в отношении сербов в 1949 г. еще более негативно, чем в 1943 г. Это негативное представление основано как на сдвигах в памяти, так и на потребности дать выход агрессии – или даже жажде мести, – а также на осознанном желании смягчить суждение о себе – как свое собственное, так и других людей – с помощью уменьшения ценности объекта, по отношению к которому они вели себя так недостойно. С другой стороны, нет оснований полагать, что такая реакция принципиально отличается от той, что имела место в сербских лагерях, когда надо было защитить себя от отрицательной оценки тех, кто не одобрял подобное поведение, или облегчить путь к поведению, которое поощрялось другими группами. Мы еще вернемся к этому вопросу в разделе «Отношение к сербам».
