Единственным темным пятном на нашей идеальной жизни был Лу Шин. Ярость, направленная на него и на мою мать, всегда поглощала меня. Они ничем не смогли бы ее потушить. Как не смогли бы вернуть мне жизнь, которую я должна была прожить. И которой живу теперь. Я никогда не прощу Лу Шина! Но пока мы счастливо жили в его доме, я больше не думала постоянно о его подлых поступках, изменивших мою судьбу.
@@
Эпидемия стихла к лету тысяча девятьсот восемнадцатого года. А когда в ноябре закончилась война, у нас было два повода, чтобы все это отпраздновать. Хотя Международный сеттльмент заявлял о своем нейтралитете во время войны, сейчас флаги разных наций снова развернулись над ним, показывая, что наступил мир. Иностранцы открывали припасенное французское шампанское, а люди на улицах целовались с незнакомцами. При этих поцелуях передавались и микробы, что стало причиной новой волны испанского гриппа, которая оказалась еще сильнее, чем предыдущая. Шанхай не так сильно пострадал, как другие уголки мира. Но в газетах сообщалось, что наибольшее число жертв эпидемии оказалось среди молодых мужчин и женщин. Странным образом чаще всего эта болезнь подкашивала физически здоровых людей.
Мы с Волшебной Горлянкой уже переболели испанкой и больше не могли заразиться. Но Эдвард избежал первой волны заболевания. Я уже была на восьмом месяце беременности, и мы боялись за ребенка, поэтому в доме принимались самые строгие меры гигиены. Если мы с Эдвардом покидали дом, он надевал маску и избегал людных кафе и ресторанов. Но несмотря на все предосторожности, он все-таки заболел, и я развернула бурную деятельность, чтобы помочь ему выздороветь, — к тому времени у меня уже было все необходимое, чтобы ухаживать за больным. Мы кипятили воду с добавлением камфоры и эвкалипта, заставляли его пить горячий чай и отвар горьких китайских трав. У нас всегда были наготове мокрые полотенца, чтобы сбить жар, но большую часть из них Эдвард отвергал, утверждая, что у него легкие симптомы. Он считал, что в этом нет ничего удивительного, так как не относил себя к молодым и здоровым, которые подвергаются наибольшей опасности. Он пролежал в постели всего день и хвастался, что грипп оказался не страшнее обычной простуды. К нашему облегчению, он быстро поправился. Теперь он тоже был защищен от эпидемии, и нам можно было не волноваться, что мы заразим нашего ребенка.
В холодный солнечный январский день родилась наша дочка. В тот же день открылась Парижская мирная конференция, и мы решили, что это знак — наша дочь будет спокойным ребенком. Это оказалось правдой. Волосы у нее были светлые, и она больше походила на Эдварда, чем на меня. Она смотрела на нас светло-карими глазами, а на ее головке топорщились пучки светло-каштановых волос. Я заявила, что завиток у нее на затылке в точности как у меня, как и бледно-синее родимое пятно на крестце, которое встречалось у многих китайских младенцев. Изгибы и мочки ее нежных, похожих на листики ушек тоже были такими же, как у Эдварда. В круглом подбородке я узнала свой. Эдвард сказал, что, когда малышка хмурится во сне, она похожа на меня в состоянии беспокойства. А я заметила, что, когда девочка раздувает ноздри, она начинает напоминать Эдварда в предвкушении еды. Эдвард заявлял, что она — самая совершенная копия самой совершенной женщины из когда-либо живущих. И купаясь в волнах его наполненной любовью нежности, я попросила его выбрать имя для девочки. Он думал над ним два дня, а потом сказал, что имя должно быть частью нашего нового семейного наследия. Она не должна иметь фамилию Боссон.
— Ее будут звать Флора, — наконец решил он. — Вайолет и малютка Флора, — нежно укачивая на руках спящую девочку, он поднес ее лицо ближе к своему. — Моя маленькая Флора.
Я не подала виду, но меня поразило его решение. Куртизанок всегда называли «цветами». Всю свою жизнь я питала смешанные чувства к собственному имени. Моя мать любила фиалки — именно те, невзрачные полевые цветы, которые так легко растоптать и которые растут как сорняки. За прошедшие годы я меняла свое имя на Виви, Зизи и еще множество других прозвищ. Но мое настоящее имя — Вайолет, «фиалка» — вернулось ко мне. Оно будто было моей судьбой. Я не могла навсегда его изменить. На другой день в библиотеке я слушала оперную арию — самую прекрасную из всех. В брошюре, которая прилагалась к пластинке, я прочла, что это ария Виолетты, куртизанки, «увядающего цветка».
Эдвард мелодично пропел своим тенором:
— Фло-о-ра! О милая Фло-о-ра! Росинка на рассве-е-те! Бутон розы после полу-у-дня… Посмотри ей в глаза! — воскликнул он. — Посмотри, как она встрепенулась, когда я произнес ее имя. Она уже его понимает. Малышка Флора! Малышка Флора!
Как я могла попросить его выбрать другое имя?
Мы не могли даже на короткое время расстаться с нашей малышкой, поэтому решили, что она останется с нами, а не будет находиться в детской с няней. Ночью я просыпалась от ее тихих жалоб и сопения, поднимала ее из колыбельки, стоящей с моей стороны кровати, и прикладывала к груди. Я тихо ей напевала:
— Фло-о-ра, милая Фло-о-ра, росинка на рассве-е-те, бутон розы после полу-у-дня…
Она затихала, а ее сонный, рассеянный взгляд встречался с моим, и она смотрела на меня. В этих кратких мгновениях узнавания я нашла свое истинное счастье.
Март 1919 года
В марте в Шанхай снова вернулась испанка.
— Война закончилась, и болезнь тоже должна закончиться, — сказала Волшебная Горлянка.
Все говорили, что эта волна еще сильнее предыдущей. Меньше людей заразилось, но те, кто заболел, страдали гораздо сильнее и умирали быстрее.
Эдвард, Волшебная Горлянка и я сама уже справились с испанкой, и мы радовались, что находимся вне опасности. Но малышка Флора, которой было всего два месяца, еще никогда и ничем не болела, поэтому мы были предельно осторожны. Мы потребовали, чтобы каждый, кто выходит из дома, надевал марлевую маску. Перед тем как войти в дом, нужно было выбросить использованную маску в специальный горшок перед дверью, чтобы потом маски прокипятили, окунули в раствор с камфорой и снова использовали. Когда мы брали Флору на прогулку, мы завешивали коляску пропитанной камфорой марлей. Мы избегали людных мест. Всюду появились большие надписи, предупреждавшие, что те, кто плюет, кашляет или сморкается в публичных заведениях или в трамваях, будут подвергаться крупным штрафам. Две академии для мальчиков и одна академия для девочек закрылись из-за вспышки заболевания в общежитиях. Вдоль улицы Бурлящего Источника пестрели вывески с рекламой средств, способных предотвратить грипп или излечить его. Из них мы узнали, что, для того чтобы избежать болезни, лучше всего восемь раз в день принимать «Эликсир доктора Чу», полоскать горло «Снадобьем миссис Паркер» или купаться в горячей луковой воде. А тем, кто уже заболел, следовало оставаться в постели и пить спиртное: лучше всего — качественный виски.
Две недели спустя мы узнали, что в Международном сеттльменте погибло всего около сотни иностранцев и по меньшей мере половину из них составляли японцы. Снова открылись школы. На обочинах не лежали груды мертвых тел, только кучи непроданных масок. Мы потеряли осторожность и перестали беспокоиться.
