По мере поступления раненых все живее и живее чувствовалась потребность в установлении строгого порядка, особенно необходимо было сортировать раненых, иначе ведение помощи принимало хаотический характер. Кто должен сортировать раненых на главном перевязочном пункте? От разрешения этого вопроса зависит непосредственно строгое и правильное ведение дела. Предполагалось представить сортирование раненых дивизионному врачу. Но дивизионный врач является на перевязочном пункте администратором и имеет очень много постороннего дела; будучи отличным администратором, он не всегда соединяет в лице своем и другие качества, требуемые от врача, сортирующего раненых. Сортирование раненых должно быть предоставлено хирургу, и хирургу опытному. По нашему мнению, следовало бы установить заранее известный порядок и осуществлять его всякий раз по составленному уже плану. В последнюю войну мы имели в армии полевых хирургов; почти все профессора хирургии находились там в качестве консультантов. Сортирование раненых должно быть предоставлено профессору хирургии, если он находится на главном перевязочном пункте; за отсутствием его эта обязанность переходит к полевым хирургам.
Часов около трех пополудни бой перешел в атаку, артиллерийский огонь уступил место ружейному, и скоро затем на главном перевязочном пункте накопилось так много раненых, что все врачи завалены были работой. Оказалось к тому же, что пункт наш находился далеко от места боя, далеко и от дороги, по которой выводились из огня раненые. По распоряжению главного хирурга армии врачебный персонал главного перевязочного пункта был разделен на две части, и одна часть его выдвинута была вперед на 3/4 версты ближе к боевой линии. Выдвинуты были вперед лазареты 30-й и 31-й дивизий. Но скоро на обоих отделах главного перевязочного пункта накопилось такое огромное число раненых, что своевременное пособие оказывалось невозможным. Наступившая темнота южной ночи еще более затрудняла врачей, изнуренных беспрерывной работой в течение всего дня.
Бой продолжался, выстрелы все приближались к перевязочному пункту. В 10 часов вечера отдано было приказание снять сигнальный фонарь перевязочного пункта, чтобы не привлечь внимания неприятеля. Палатки были переполнены ранеными; раненые лежали вокруг палаток на земле, заняв огромную площадь. Тут лежало более 2000 человек. Стоны, говор тысячи голосов, суета измученной прислуги – все это в ночной темноте производило своеобразный гул, который мог бы огласить огромное пространство, если бы беспрерывный треск ружейного огня не заглушал его. При мне находилось 5 или 6 измученных врачей; выбившаяся из сил прислуга, видимо, уклонялась от работы. Что оставалось предпринять среди такого хаоса? А ружейные выстрелы все приближались. Я занялся исключительно сортировкой раненых, но дело подвигалось медленно в темноте, при свете одного тусклого фонаря и почти без прислуги. В это время подошел ко мне дивизионный врач 31-й дивизии и лично сообщил, что ему приказано сняться и отправлять немедленно всех раненых. Это было в 11 часов ночи. Поспешно стали подбирать раненых и укладывать их в линейки. Я отошел в задний отдел главного перевязочного пункта, где находился и генерал Крюднер. Он приказал направлять раненых в Булгарени. Тихо двинулся наш обоз с ранеными в ночной тишине; только на время приостановлено было движение шумным перемещением артиллерии, которой отдано было приказание сняться с позиции. На рассвете дорога, ведшая от Плавны до Булгарени, представлялась покрытой бесчисленным количеством госпитальных линеек, повозок и телег; некоторые из них наполнены были ранеными, другие же составляли корпусный обоз. На другой день, 19 июля, около 10 часов утра мы подъехали к реке Осме, стали пробираться через единственный мост, лежавший на пути. Скоро обширная долина Булгарени покрылась обозами всевозможных видов названий. Для лазаретных наших обозов отведено было место вправо от дороги, недалеко за мостом. Лазарет 31-й дивизии прибыл прежде других. Немедленно разбита была одна госпитальная палатка, другие приготовлялись. Врачи принялись за работу: перевязывались раненые, накладывались гипсовые повязки, производилась сортировка. Деятельный дивизионный врач сделал распоряжение о заготовлении пиши. В это время подоспел и дивизионный лазарет 5-й дивизии, прибавилось врачей, увеличилось число санитарной прислуги, работа закипела еще живее. Ведь мы не успели оказать всем раненым пособие на перевязочном пункте! Раненые томились в ожидании помощи. Но около 1 часа пополудни разнесся по нашему лагерю слух, что турки нас преследуют; еще через 10 минут дивизионный врач объявил, что приказано идти дальше. Кто приказал отступить, не знаю, да и дивизионный врач не мог дать на это удовлетворительного ответа; но только непосредственно затем стали закладывать лошадей, снимать палатки, укладывать в линейки раненых, и громадный обозный лагерь двинулся. Ехали быстро, шумно, беспорядочно; многие раненые не попали в линейки и бежали пешком, никто не заботился о том, чтобы уложить тяжело раненных с известным удобствам. Дисциплина исчезла. Хаос поддерживался преимущественно беспорядочным бегством корпусного обоза. Проехали таким образом около 5 верст. Наконец удалось остановить все обозы, за исключением обоза с ранеными, которому приказано было двинуться дальше. Мы поехали тихо по направлению к Свищову и Зимнице; по дороге постоянно попадались группы пеших раненых, торопливо шедших по тому же направлению. Поздно вечером 19 июля мы прибыли в Зимницу.
На другой день, 20 июля, военно-временный госпиталь 63 представлял такую картину, какую приходится видеть обыкновенно на другой день после большой битвы. 63-й госпиталь был расположен в палатках на левом берегу Дуная, близ небольшого городка Зимницы. Палатки были переполнены ранеными. Раненые лежали на земле между палатками; а между тем подвозились новые транспорты и направлялись все в Зимницу, потому что в Свищове не было госпиталя. Предполагалось открыть в Свищове № 50 военно-временный госпиталь, но в описываемое время еще не было сделано никаких распоряжений по этому поводу. Правда, там находилось 3-е отделение 63-го госпиталя, но оно было уже так переполнено, что о нем и забыли. В течение первых трех дней после битвы, т. е. 19, 20 и 21 июля, доставлено было в 63-й военно-временный госпиталь свыше 3000 раненых. Рядом с № 63 в Зимнице открыт был госпиталь № 47; с 21 июля стали поступать раненые и в этот госпиталь, так что он вскоре оказался переполненным в такой же мере, как и 63-й.
Да простит мне читатель это невольное отступление и описание таких подробностей. Но я считал необходимым предпослать его описанию нашей деятельности в 63-м госпитале, характер которой и полученные результаты могут быть объяснены только при знании этих обстоятельств. Так как дело эвакуации раненых в это время не было еще организовано, а представляло что-то случайное, неопределенное, то нетрудно себе представить затруднительное положение, в которое поставлена была госпитальная администрация. Деятельность наша в первые дни состояла преимущественно в сортировании раненых; оказывалось оперативное пособие только в тех случаях, в которых оперативное вмешательство было крайне необходимо. Операции, произведенные за этот период времени, не были первичные; они не могли быть названы и поздними, потому что производились преимущественно в период времени от 5-го до 10-го дня после ранения. Деятельность врача находится в полной зависимости от известной обстановки и гигиенических условий; рассуждая об исходе лечения или операций, прежде всего должно обращать внимание на те условия, при которых происходило лечение или производились операции. Рассмотрим же условия, при которых пришлось нам действовать в 63-м военно-временном госпитале после дела 18 июля.
