Ррагна придвинулась ещё чуть ближе и протянула ладонь, чтобы похлопать Эйна по плечу, но тот моментально отстранился.
– Эй, единственно рука лишь, – пришелица удивлённо посмотрела на свою ладонь, а после и вовсе принялась внимательно оглядывать себя с ног до головы, словно пытаясь обнаружить в своём облике что-то отталкивающее.
– Не нравится, когда трогают посторонние, – почему-то признаться в этом абсолютно незнакомой пришелице, возможно, совершенно не знавшей человеческих норм поведения, не показалось Эйну зазорным.
– Жаль, – это единственное слово, сопровождаемое тяжким вздохом, вышло у Ррагны до того обречённым, будто Эйн сообщил, что её решили выкинуть обратно на пустынную планету без запасов еды и кислорода.
– Почему? – Эйнсток удивлённо уставился на Ррагну.
– Мне по нраву трогать, – пришелица плотоядно глянула на него. – Так чувство лучше. Приятственно.
– Боюсь, я вряд ли смогу оказать тебе в этом содействие, – Эйн в недоумннии качнул головой.
– Об это беспокойство ты нет – я самостоятельное потрогать целиком, что мне хотеть, – хищная усмешка Ррагны стала ещё шире.
– О…
На несколько мгновений Эйнсток самым натуральным образом завис. И причиной тому послужила вовсе не «страшная угроза» рогатой, а неожиданно озадачившая его мысль: на протяжении всего разговора у него решительно не выходило подстроиться под манеру общения Ррагны, как это удавалось с любым другим собеседником. И вовсе не из-за некорректной работы переводчика. Просто Эйн не мог предугадать, что сделает или скажет эта странная пришелица в следующий момент. И это… настораживало.
– Ты, наверное, давно хочешь спать. Мне следует уйти.
– Если бы я хотеть – изрекать всецело так, – девушка досадливо хмыкнула. – Но ты собственный воля, не привязано. Хочешь – иди.
– Это было бы логично. На фоне твоей невозможности покинуть моё общество самой, оно выглядит навязанным. Мне бы не хотелось доставлять тебе лишний дискомфорт.
– Логичность. Но первый раз дело – сидеть тюрьма-камера, шибко хотение выломать дверь, – предельно спокойно и, кажется, предельно же честно проговорила Ррагна, – и вконец второй дело – беседа приятственный общество. Тоже логичность, благородный?
– Сомневаюсь, что тебе удалось бы её выломать, – качнул головой Эйн, помедлив. – Мало места для разбега.
– Я учесть, благодарствие, – на губах Ррагны вновь заиграла ехидная улыбочка.
– Куда тебе нужно попасть? – в очередной раз возвратился к теме Эйн, задумчиво барабаня пальцами по колену. – Тебя где-то ждут? Будут искать? Ваш корабль и тебя лично.
– Нет. Всякий твой вопрос – нет, – улыбка мигом сползла с лица Ррагны, будто её там не было и вовсе. – Лететь на один конец единственно.
– В контексте произошедшего с кораблём это звучит в высшей степени буквально.
– Ха, эдакий планирование не иметь безусловно, – кажется, настроение Ррагны имело удивительное свойство меняться с невообразимой скоростью, потому что теперь она вновь начала широко улыбаться без видимой на то причины.
– Корректно, – Эйнсток кивнул. – Приношу… соболезнования.
На вкус Эйна, гораздо уместнее было бы приносить поздравления. Ведь волею случая Ррагна, в отличие от остальной своей команды, осталась жива. Но поскольку он не имел ни малейшего представления о культуре, нравах и традициях народа нверов, то привычно выбрал усреднённо-нейтральный вариант, в ответ получив от собеседницы лишь невнятный кивок и вялое «угу».
В затянувшейся тишине Эйн как-то упустил момент, когда Ррагна уложила голову на притянутые к груди колени и принялась мерно посапывать, вопреки всем злоключениям, уснув удивительно безмятежным и спокойным сном.
Эйнстоку оставалось лишь беззвучно подняться с места и выйти из каюты. Правда, не успел он сделать и двух шагов от двери, как приятная расслабленность сменилась беспокойством: безошибочная интуиция подсказывала Эйну, что капитана Штрудля ответы пришелицы вряд ли устроят.
Глава 8
Очнувшись посреди ночи от какой-то невнятной, вязкой и отвратительной полудрёмы, Эмильен уже битый час лежала на жёсткой койке в тщетных попытках заснуть снова.
Слишком много всего свалилось на неё за последние дни. Слишком много – даже для гордой и независимой доктора Лиувиллен, какой она привыкла всегда себя видеть. В памяти то упрямо всплывали картины размазанных человеческих внутренностей, то подкатывала к горлу тошнота от воспоминаний о кладбище рогатых пришельцев. Тогда Эми старалась не подавать виду, но ходить по незнакомому чужому кораблю было тяжело и муторно: до дурноты, до липкого холодного пота по спине. За те кошмарные полчаса доктор успела тысячу раз пожалеть о том, что вообще напросилась в состав спасательной экспедиции. Ведь сделала она это вовсе не из природного альтруизма и желания спасти незнакомых ей инопланетян, нет. Она лишь хотела проверить, увидеть собственными глазами, не сможет ли этот корабль снова взлететь. Зачем? Почему это было важно? Эмильен не могла объяснить.
Несколько раз Эми ловила себя на мысли, что снова и снова прокручивает в голове эти неприятные воспоминания лишь затем, чтобы не думать о другом. О своём повреждённом мозге. О людях, которые могли сделать это с ней. И об их мотивах. Потому что оказаться со всем этим наедине было слишком страшно. Но могла ли она доверить свои переживания кому-то на корабле? Капитану? Эмильен была уверена, что при определённой доле хитрости и собственного обаяния она сумеет найти к нему подход – ей не впервой использовать расположение мужчин в своих целях. Но можно ли хоть сколько-нибудь доверять ему после всего произошедшего на станции? Но кому, если не ему? Пилоту, который показался Эмильен подозрительным с первых же минут разговора? Технику, проявляющему ко всему полное безразличие? Нет. Она справится и сама. Непременно справится.
Сон всё не шёл. Не помогала ни дыхательная гимнастика, ни повторение в уме математических формул, ни закатывание глаз под плотно сомкнутыми веками, так что, в конце концов, Эмильен от отчаянья даже принялась считать воображаемых овец.
«Один, два, три…». В голове мерно шёл отсчёт, тесно переплетаясь с мыслями, выжечь которые так и не удавалось. Выжечь! Эмильен перебирала в памяти лица коллег, друзей, родственников, но не находила среди них ответов на свои вопросы.
«…Пятнадцать, шестнадцать, семнадцать…». Может, вместе с частью нейронной сети её голова лишилась и каких-то важных воспоминаний? Невозможно было бесконечно бегать от этих мыслей, а поэтому следовало разложить всё по полочкам и выяснить, чего не хватает.
«…Тридцать два, тридцать три…». Как вышло так, что она оказалась заложницей собственной памяти? В чём она ошиблась? И ошиблась ли? Она ведь всегда стремилась быть лучшей, лучшей во всём! Стремилась с самого раннего детства, делала всё, чтобы не видеть разочарования в глазах отца. Разочарования, которого он никогда не трудился скрывать, раз за разом напоминая ей: он хотел сына. Как будто бы Эмильен могла выбрать, кем родиться… Эмильен. Даже имя он дал ей мужское – с полного попустительства вечно занятой и пропадающей в своей клинике матери.
