– Эмильен, – Кристоф резко сел, – уж извини, что не оправдал твоих ожиданий в своей необузданной жестокости, – лицо почти против воли расчертила ядовитая ухмылка, – но заключенная в моей каюте, а я сплю здесь.
– Ты тут больше не капитан, чтобы диктовать свои правила! – почти взвизгнула Эмильен, тут же смутившись. Продолжила она куда спокойнее, но высокомернее: – И у тебя нет права принимать решения ни относительно экипажа, ни относительно пленников! Такие, как ты, вообще должны…
– Такие, как я? – перебил Кристоф, недобро прищурившись. – Ну так иди, пожалуйся «настоящему» капитану – пусть он сам выволакивает пленницу за шкирку и делает, что хочет: запирает в сортире, пытает или выбрасывает в шлюз. Или сделай это сама. Давай, Эмильен, бери пистолет и реализуй своё право принимать решения. Я даже не расстроюсь, если ты заляпаешь мою каюту кровью и мозгами. Ну, что же ты не идёшь? Я видел, как ты стреляла по людям во время штурма. Это ведь было легко? Легко, когда или ты, или тебя? А что же сейчас? Уже не так просто взять на себя ответственность и хладнокровно казнить кого-то, а? Что, не хочешь такой ответственности? Тогда засунь подальше разговоры о своих правах и оставь эту ответственность «таким, как я».
Она молчала, поджав губы. Крис недостаточно хорошо видел её лицо, чтобы понять выражение. Впрочем, не очень-то и хотелось.
Он уже собирался лечь снова, когда Эмильен негромко произнесла:
– Иногда я совершенно не понимаю тебя.
– Предпочту, чтобы так оставалось и дальше.
Крис тяжело опустился на подушку и долгое время просто смотрел в потолок. Проклятье… Усталость по-прежнему тяжело наваливалась на плечи, но своими разговорами Эмильен перебила ему весь сон.
– Прости. Я не то имела в виду. Мне просто страшно.
– Мне совершенно ни к чему твои извинения.
Ещё несколько минут молчания. Кристоф закрыл глаза, невольно прислушиваясь, как Эмильен отошла в дальний угол, звякнула стаканом, видимо, наливая себе воды, вернулась к своей кушетке. Но так и не легла.
– Не можешь заснуть? – вновь подала голос она. – Нужно снотворное?
– Нет, – Крис недовольно поморщился.
– Тогда, может, хочешь поговорить?
– О чём?
– О чём угодно. Люди, знаешь ли, иногда просто разговаривают, – кажется, она примирительно улыбнулась.
– А ещё иногда они молчат. В особенности, когда их об этом просят.
– Но ты ведь всё равно не спишь, – Эмильен пожала плечами. – И я тоже. Чем не повод поговорить? Может, это поможет уснуть.
– Жаждешь рассказать мне сказочку на ночь? – скептически хмыкнул Кристоф. – Бюджетная анестезия?
– Сказка так сказка, – Эмильен улыбнулась, кажется, не расслышав в его словах иронии, или же просто не желая усугублять конфликт.
Чуть помедлив, она присела на краешек его кушетки, вынуждая Криса полулёжа облокотиться на подушку: смотреть на неё снизу вверх было неудобно, а продолжать лежать с закрытыми глазами при таком соседстве – некомфортно.
– Я расскажу тебе о мальчике и лисице, – начала она негромко. – Жил-был на свете один мальчик, и было ему очень одиноко. И вот однажды ему повстречалась необычная говорящая лиса. «Поиграй со мной», – попросил мальчик. «Я не могу, я не приручена», – возразила лисица. «Как это – приручить?» – удивился мальчик. «Это очень древнее понятие. Ты для меня пока что только мальчик, один из многих. А я для тебя всего лишь лисица. Ты мне не нужен, и я тебе не нужна. Но всё изменится, если ты сможешь меня приручить. Тогда мы станем нужны друг другу», – ответила лисица мальчику.
Бровь Кристофа невольно дёрнулась, но он всё же сдержался и промолчал.
Эмильен задумчиво накручивала прядь волос на палец, видимо, ничего не заметив.
– Мальчик очень удивился её словам: «Но ты же дикая лиса! Зачем тебе это нужно?». Лисица вздохнула: «У меня очень скучная жизнь. Я охочусь за курами у людей, а потом люди охотятся за мной. Куры все одинаковые, и люди тоже все одинаковые. Но если бы ты стал для меня кем-то особенным, я бы узнавала тебя из тысячи! Знаешь, заслышав людские шаги, я всегда прячусь, но твоя походка позвала бы меня. И вот посмотри на поля – там растёт пшеница. Я не ем хлеб, и золотые поля мне ни о чём не говорят. И это очень грустно! Но так чудесно будет, если ты меня приручишь! Ведь у тебя волосы цвета пшеницы, и шелест колосьев на ветру станет напоминать мне тебя…».
На этот раз Кристоф не стал сдерживать насмешливого фырканья.
– Что? – Эмильен удивлённо сморгнула. – Что тебя так насмешило?
– Ты выбрала на редкость скверную сказку.
– Почему? Это, между прочим, вольный пересказ одного французского классика. И если бы ты дослушал до конца – ты бы понял, что это очень грустная история.
– Мальчик приручил лису и бросил? Или лиса обманула его, чтобы добраться до курятника?
– Нет, охотники пристрелили лису, когда мальчик её приручил, – Эмильен поджала губы. – Так что лучше бы она вообще не раскрывала рот. Тогда они с мальчиком так бы и разошлись – никому не нужные.
– Ненужные? – Крис вновь усмехнулся, – Лисы не живут в одиночку. Маленькие дети, впрочем, тоже. Так в чём же смысл сказки, Эмильен? Никому не доверяй? Держись своих? Не раскатывай губу? Не желай большего, чем у тебя есть?
– Когда-то я считала именно так. Но потом я стала смотреть на эту историю иначе, – она мягко улыбнулась в темноту. – Лисица так и жила бы, ничего не зная о пшеничных колосьях. А мальчик, хоть и не познал бы горечь утраты, но также ничего не узнал бы о дружбе с лисами. И они никогда не стали бы особенными.
Кристоф утомлённо прикрыл глаза. Силы вселенские, она и в самом деле верит, что он воспримет это всерьёз? Он уже не мальчик, чтобы с раскрытым ртом слушать наивный романтический трёп.
– Наверное, у меня нет хороших историй, – проговорила Эмильен, когда молчание слишком уж затянулась. – А у тебя? Какую историю ты мог бы рассказать?
– Разве я похож на любителя задушевных разговоров? – Крис вновь вернул лицу язвительное выражение. – Или после очередной дозы наркотика тебя тянет на взаимную откровенность?
Вспыхнувший во взгляде Эмильен гнев отчётливо мешался с удивлением. Кристофу так понравилось это выражение, что он даже наклонился вперёд, чтобы лучше видеть её лицо в приглушённом голубоватом освещении.
– Считаешь, что знаешь всё на свете? – процедила она. – Я уже говорила – это не наркотик. Это единственный способ избавиться от постоянной боли, избавиться от… Какое тебе вообще дело? – тонкие черты перекосило гримасой.
– Для «не наркоманки» у тебя очень уж резко меняется настроение. И желания. Впрочем, в одном ты права – это не моё дело, – он вновь сел на кровати.
Эмильен прикусила губу, но, поймав на себе внимательный взгляд, вновь подняла глаза.
– Извини. Я просто… устала оправдываться. Устала одна выдерживать то, что обычный человек вообще не должен пережить. Устала от всего, – что это промелькнуло сейчас в её взгляде? Искренность? – И если тебе действительно настолько всё равно, насколько ты стремишься это показать – оставь меня, пожалуйста.
