Мы едем в Вашингтон, где я дохожу до четвертьфинала, а потом – в Нью-Йорк, где мы живем в отеле «Гранд Хайатт», зажатом между знаменитым Центральным вокзалом и Крайслер-билдинг. Я влюбляюсь в ритм и бесконечное движение этого города. Для меня, девочки из провинциального Осиека и дважды беженки, такие роскошные нью-йоркские гастроли – большое событие. Ради этого я вкалывала как проклятая, и я не удивлена, что пробилась – другого выбора у меня не было. В этот раз Алисия, Рошель и я живем в одной комнате, и между нами все нормально. На юниорском US Open я в первом круге проигрываю теннисистке из Словении.
Из Штатов мы едем в Ванкувер на Молодежный кубок мира NEC. Несмотря на то что в команде меня не приняли и в этой поездке мне бывало так же одиноко, как в Японии, я в восторге от возможности играть за сборную и представлять свою страну. Я очень люблю играть за Австралию и всегда с гордостью надеваю национальные цвета. Каждый спортивный костюм, который мне выдают в сборной, для меня сокровище.
* * *
К концу 1997-го мама находит работу на конвейере хлебозавода Tip Top на западе Сиднея. Ее зарплата кормит нас и покрывает мои теннисные расходы. Саво уже ходит в школу, а воспитывает его, по сути, моя бабушка, потому что никого из нас почти никогда не бывает дома. Мама работает очень много – мы ее почти не видим. На мои турниры она больше не ездит, потому что крутится как белка в колесе, работая то ночные, то двойные смены. Но даже с ее безумным рабочим графиком наша финансовая ситуация не улучшается, потому что теннис очень дорогой. Моя стипендия NSWIS покрывает только групповые и индивидуальные тренировки, больше никаких денег мы не получаем, и ездить по стране – а это необходимо для прогресса – приходится за свой счет. Теннисная экипировка, струны и все остальное тоже влетает нам в копеечку, а свободных денег у нас нет и без этого.
В январе 1998 года мы собираемся на Открытый юни-орский чемпионат штата Виктория в Траралгоне, небольшом городе в нескольких часах езды от Мельбурна. Папа подумывает купить палатку, потому что денег на проживание нет вообще. Чтобы мы смогли поехать, мама берет дополнительные смены в Tip Top и какое-то время работает по 16 часов в сутки. Я прекрасно понимаю, что у нее нечеловеческий график, и мне очень ее жаль.
Благодаря маме у нас появляются деньги на гостиницу, хоть и самую дешевую в городе, – мотель «Траралгон».
Траралгон – сонное место, но оно оживляется к нашему турниру, крупнейшему в преддверии Большого шлема. У меня все получается, и я в шикарном стиле прохожу всех своих соперниц, пока отец гаркает указания с трибуны. По пути в финал я проигрываю всего два сета.
В финале я играю с Ревой Хадсон – талантливой новозеландкой на три года старше. Меня снова мотивирует страх, но не перед Ревой.
Большинство зрителей, пришедших на наш матч на девятом корте, сидят на трибунах, и только мой отец стоит немного в стороне, опираясь на старую кирпичную стену. Как обычно, он немного в тени, но все и так знают, где он, потому что своим раскатистым голосом он отдает мне приказы. Он делает это на сербском, но и так понятно, что это указания, причем временами – совсем не благожелательные. Но, что бы кто ни думал, подобные реплики кого-то из команды игрока считаются тренерскими подсказками, а они запрещены правилами. Местный стрингер
[4] и тренер Грэм Чарлтон по ходу матча делает отцу замечание:
– Хорош уже жульничать, дружище, – говорит он. – Это нечестно.
Отец бросает на него злой взгляд и возвращается в тень трибун. Я продолжаю делать свое дело и легко выигрываю финал – 6:3, 6:3. Моя победа ненадолго обезвреживает отца – некоторое время он будет доволен. Мне 14, и я одна из самых молодых чемпионок этого турнира. Сегодня он меня не изобьет, хоть его самого и пристыдили за его поведение. Последнее время я стала замечать, что он становится особенно несдержан на решающих стадиях турниров. Несмотря на то что я исправно до них дохожу, он страшно нервничает и – как следствие – пьет, а потом скандалит.
Следующий турнир, на который мы едем перед Australian Open, – хардовый чемпионат Австралии в теннисном клубе Ноттинг-Хилла между Мельбурном и Данденонгом. Туда с нами едет Саво – у него каникулы, и папа решает взять его с собой. Мы заселяемся в гостиницу «Брюс Каунти» в Маунт Уэверли по соседству с клубом, и вот там-то все и выходит из-под контроля.
Вечером накануне старта этого международного турнира организаторы совмещают жеребьевку с барбекю на территории клуба. На улице смеркается, и теплый воздух над кортами наполнен запахом горячих сосисок. Местные и приезжие игроки со своими родителями и тренерами собираются все вместе, чтобы поесть и немного развлечься.
Но кое-кто на этой вечеринке настроен совсем не миролюбиво. Это мой отец – он напился. От него несет вином.
Все спокойно, пока не объявляют мою соперницу: это Рева Хадсон. Отец взбешен. Он решает, что против меня какой-то заговор, раз мне в первом круге выпала Рева, с которой я на прошлой неделе разыграла титул. В знак протеста он начинает громко хлопать. В тихом вечернем воздухе раздается его громкий иностранный выкрик:
– Это мухляж, мухляж.
Дети перестают играть и болтать. Все замолкают. Я съеживаюсь и опускаю глаза, отчаянно желая исчезнуть. Саво тоже насторожился. Мне так стыдно.
Отец называет директора турнира лесбиянкой. Он кричит на нее, надувая свою огромную грудь, нетвердо стоя на ногах и повторяя, что турнир нечестный. Никто уже не ест сосиски, вечеринка вконец испорчена. Ситуация выходит из-под контроля, пока я безуспешно прошу его успокоиться. Другие родители тоже пытаются угомонить его, но никто не может вывести его из этого состояния, и вот некоторым уже становится страшно. Только какое-то время спустя удается его утихомирить.
Это только цветочки.
На следующий день я обыгрываю Реву 6:2, 1:6, 6:2. Несмотря на положительный результат, проигрыш второго сета приводит отца в ярость, и, когда я выхожу с корта, он кипит.
На бесплатном автобусе, который везет нас в гостиницу, на меня выливается поток брани и унижений – мы единственные пассажиры. Оказывается, я бездарность. Жалкая. Безнадежная. Ничего из меня не выйдет. К тому времени, когда нас высаживают на парковке отеля, он уже не может держать себя в руках. Удар. Еще один. Ему будто уже все равно, видит его кто-то или нет. Я вздрагиваю от боли и пячусь в попытке увернуться от пощечины, после которой моя щека покраснеет. Но он продолжает бить меня снова и снова. Я же выиграла – за что это?
Наконец он прекращает и резко уходит. Он залетает в фойе, пока мы с Саво идем за ним. В номере он продолжает ругаться на меня и порет меня ремнем – что самое непростительное – на глазах у Саво. Мой бедный братик вынужден грустно сидеть в углу и смотреть, как отец вымещает свою ярость на мне. Он останавливается, только когда раздается стук в дверь. Это Морин с Тайрой.
– Ваш малыш не хочет поиграть с Тайрой? – спрашивает она ласково.
