«Пусть приходят убивают меня хоть сегодня, хоть завтра – я никуда не поеду», – говорит он.
Мы с мамой усаживаемся сзади. На коленях я держу своего неугомонного маленького брата. В машине сразу жарко и душно, в воздухе стоит едкий запах пота. Поначалу никто ничего не говорит, все подавлены. Мне страшно. Пять часов наша машина петляет по живописной хорватской сельской местности. Периодически мама перекидывается короткими беспокойными репликами с дядей и бабушкой.
Мы едем в город Сомбор на севере Сербии. Мы беженцы, то есть убегаем от войны в поисках безопасного места. В Сомборе безопаснее. Когда мы туда приезжаем, все кажется таким странным. Потом я понимаю, что Сом-бор очень похож на наш город: историческая архитектура и улицы, вдоль которых высажены деревья. Но это сходство меня не успокаивает. Я боюсь того, что ждет нас впереди. Я еще не осознала, что вот так за одну ночь мы собрались и уехали из дома. Я не успела попрощаться ни со школьными друзьями, ни с учителями, ни даже с дедушкой. Я уже скучаю по дому и хочу поскорее вернуться в Осиек.
Беженцы из Хорватии останавливаются в семьях. Нас приютили радушные сербы, которые пустили нас в свой маленький уютный дом, пока мы не встанем на ноги. Они живут на окраине города и соглашаются взять нас к себе на несколько недель, пока мы не найдем себе жилье. Они кормят нас и окружают добротой и заботой.
В первую неделю наша главная забота – Саво. У него врожденный вывих бедра, и ему требуется специальная шина, фиксирующая кости в правильном положении, а для этого его нужно каждую неделю показывать врачу. Дорога в город и обратно занимает у нас с мамой три часа. Ближе врача нет. Автобусов тоже нет. Мы с мамой по очереди несем моего милого братишку, у нас обеих отваливаются руки, а мимо с угрожающим грохотом проносятся грузовики. Если идет дождь, дорогу размывает, она становится грязной и скользкой, так что приходится быть еще осторожнее.
В течение нескольких недель мы вот так ходим к врачу раз в три дня. Это очень тяжело, мы вымотаны. Но потом папа сообщает нам радостную новость: его друг живет в городе гораздо ближе к доктору, и мы можем остановиться у него.
Это место, где мы можем остановиться, оказывается сараем – обветшалой постройкой по соседству с домом, от которой несет пылью, крысами и тоской.
На следующий день после нашего приезда туда дядя и бабушка собирают вещи.
– Мы возвращаемся в Осиек, – холодно объявляет бабушка.
Мне видно, что мама зла, но старается этого не показывать.
Не в силах скрыть свое огорчение и беспокойство, я говорю им:
– Но вы не можете нас бросить, мы одни не справимся.
Они все равно уезжают. Я чувствую себя преданной и обиженной.
Началась война, и мы стали беженцами в полном смысле этого слова – сербское правительство присвоило нам этот статус. Через несколько недель я иду в местную начальную школу, хотя еще не теряю надежды на возвращение в Осиек. Когда проходят месяцы, я начинаю понимать, что в ближайшем будущем этого не произойдет. Мои друзья по нашему многоквартирному дому, среди которых я была заводилой, друзья из теннисной секции, тренеры, учителя – никого из них я больше не увижу.
Теперь я живу в сарае.
У нас есть вода, электричество, старая двуспальная кровать и люлька для Саво. Одежду мы стираем руками. Есть маленькая ванная. Компанию нам составляют грызуны: по ночам по полу бегают мыши, пока крысы прячутся по углам. Плиты нет, но раз в несколько дней хозяева разрешают нам воспользоваться своей. Мама печет хлеб – обычно вечером на утро. Она накрывает его полотенцем и ставит на полку повыше в теплом углу комнаты, подальше от вредителей. Такой, по крайней мере, расчет. На деле же по утрам из хлеба часто торчат крысы, и мне приходится помогать ей все делать заново.
Но хотя бы у нас над головами есть крыша, а под ней – вода и даже тепло: два маленьких обогревателя в основной комнате работают на всю катушку, чтобы мы не мерзли. Вскоре я перестаю тосковать по своей прежней жизни. Теперь мне не до этого – нужно просто выжить в новой.
Я люблю папу, но в его отсутствие я не скучаю по хаосу и напряжению, которое он часто создает дома. Я не скучаю по его негативной энергии. По стрессу, который мы с мамой постоянно из-за него испытываем. Пока его нет, мы с мамой можем спокойно смеяться и свободно выражать свои эмоции. Нам не нужно ходить на цыпочках. Можно не переживать, что он наорет на маму, если ему не понравится обед. Посуда и приборы остаются на столе – когда его нет, никто их не швыряет. А ведь его выводит из себя не только еда – он может сорваться из-за самой безобидной мелочи. Так что в Сомборе нам хотя бы не нужно жить в страхе перед отцом. Но зато мы боимся за него.
Раз в неделю родители говорят по телефону в основном доме. Это короткие разговоры, но мама после них всегда мрачнеет. Боль на ее лице говорит громче любых слов: в Осиеке идет война, там умирают люди.
Мама еще не нашла работу – она сидит с Саво. Когда я не в школе, им занимаюсь я, чтобы она могла отдохнуть. Саво великолепен. Я помогаю купать его в маленькой раковине нашей кухоньки. Я кормлю его и пеленаю. Я укладываю его спать – хожу кругами с ним на руках по нашему тесному жилищу. Ночами я встаю к нему, чтобы мама могла поспать. Я чувствую к нему необыкновенную любовь и привязанность. Когда он родился, и мы забирали их с мамой из роддома, я взяла и сама несла Саво, никому не давая к нему прикоснуться. С самого его рождения я чувствовала себя его защитницей.
Очень здорово, что врач Саво теперь находится поблизости. Лечение его бедра нам всем дается большим трудом. Дважды в день ему нужно надевать специальную кожаную шину, в которой ему очень некомфортно, – он всегда при этом плачет, вертится, изгибается. Он ненавидит эту штуку, начинает реветь, как только видит ее. Поэтому моя задача – отвлечь Саво, пока мама пытается засунуть его в эту несчастную шину. Я пою и размахиваю перед ним разными вещами – например, картинкой с Минни Маус, которую я вырезала из журнала. Почему-то Минни всегда его успокаивает.
Тем временем папа по-прежнему живет в нашей квартире в Осиеке – держит оборону, зарабатывает как может и посылает деньги нам. Зарабатывать нормально все сложнее: обстановка в Югославии накаляется, и доход становится нестабильным. У нас начинаются настоящие финансовые трудности. Нам хватает только на еду – мы едим хлеб с маргарином, но все равно к концу некоторых недель у нас нет ни гроша.
К счастью, я родилась с талантом, который может вытащить нас из этого ада.
* * *
Когда мне было шесть, я открыла для себя занятие, приносившее мне невероятное удовольствие и удовлетворение. Тогда я еще воспринимала теннис не как спорт, а просто как игру, смысл которой – прицелиться и направить маленький желтый мяч в человека по ту сторону сетки. Однако тогда же я впервые испытала со стороны отца давление и, что гораздо хуже, боль.
До тех пор папа никогда не повышал на меня голос. У меня никогда не было серьезных неприятностей. Пока в моей жизни не появился теннис, я росла счастливым беззаботным ребенком. Но в тот день, когда я начала играть, это изменилось: вместе с теннисом я узнала побои и насилие.
