Он что, серьезно? Это очень радикальное заявление. Впрочем, последний год научил меня, что, когда отец в дурном настроении – что бывает часто, – он кидается фразами вроде «все против нас с тобой», «все в Австралии расисты», «все наши проблемы из-за них».
Я ни с кем это не обсуждаю. Я даже с мамой последнее время почти ни о чем не разговариваю. У нее ни о чем нет своего мнения – она безоговорочно ему верит и во всем полагается на него. Соглашается со всеми его решениями. И это при том, что он отказывается на ней жениться. Она во всем ему потакает. Несмотря на его грубость, и побои, и оскорбления, она, похоже, его любит. Она всегда занимает его сторону, делает все, что он говорит. Такое безусловное обожание меня смущает и озадачивает.
Я уже давно заметила, что с мамой он тоже жесток, но не так, как со мной. Его гнев по отношению ко мне свирепый, а злость, направленная на нее, коренится скорее в раздражении. В то время как ей он дает затрещину, меня он избивает. Психологически ее он тоже подавляет постоянно – я очень сочувствую ей, когда слышу, как он ее унижает. Но это ничто по сравнению с теми пытками, которые он учиняет мне.
Я не хочу возвращаться в Сербию. Я предана Австралии. Это мой дом. Несмотря на то что я родилась и провела детство на Балканах, сейчас я уже чувствую себя австралийкой. Я с большим уважением отношусь к своему происхождению и культуре, в которой выросла; это большая часть меня и всегда ею останется. Но представлять я всем сердцем хочу Австралию.
Папа сообщает, что идет в югославское консульство в Сиднее, чтобы получить для нас всех паспорта. Он говорит, что для него стало слишком опасно жить в Австралии, что Австралия от нас отворачивается. Он провозглашает, что в его испорченном имидже виноваты журналисты, Tennis Australia – все подряд. Швыряние рыбой, объявление чиновников «нацистами», WTA – «фашистами», Барта Макгуайра – «гангстером» – действительно, разве что-то из этого могло принести ему дурную славу?
– Они выставляют меня монстром, – утверждает он.
Про себя я думаю: «Ты вообще в курсе, что нам дала Австралия? Да, нам пришлось очень трудно, и нас далеко не всегда принимали, но и помощь была огромная».
Но он не в состоянии понять, что свою скандальную репутацию и всю негативную прессу он навлек на себя сам.
Он организует фотосъемку в Сербии и сообщает местным журналистам, что благодаря ему я получаю новый паспорт. Мы с мамой из Азии с моего последнего турнира сезона по его указанию летим в Белград. Они с Саво пока остаются в Сэддлбруке.
Во время перелета из Азии я размышляю, доведет ли он начатое до конца. Скорее всего, это просто такой маневр, трюк с новым паспортом, чтобы Tennis Australia не расслаблялась. Я надеюсь, что он не заставит нас переезжать. Надеюсь, что не заставит меня выступать за Югославию.
В аэропорту Белграда все сразу очень странно. В Сербии я страшно знаменита – не могу пройтись по улице без того, чтобы не оказаться в кольце поклонников, жаждущих автографа. Не могу сказать, что такая слава становится для меня шоком, – я знаю, что за последние годы в Сербии обо мне много писали. Оказалось, что перспектива моего возвращения домой еще подогрела интерес. Все очень добры и обращаются со мной очень уважительно. Получение паспорта оказывается настоящей торжественной церемонией – ее проводит министр внутренних дел Зоран Живкович. Я жму ему руку и улыбаюсь на камеры, после чего даю интервью нескольким журналистам. Естественно, все это представление тщательно организовано отцом в пику Австралии.
– Я приехала за югославским паспортом, – говорю я репортерам. – Я благодарна Австралии, она очень мне помогла. Но я всегда хотела вернуться. Я хотела сделать это раньше, это было мое самое заветное желание. Теперь оно наконец исполнилось. Я сербка, и поэтому я хотела этот паспорт.
Это несусветные враки.
По папиному указанию я заявляю, что мы хотим купить дом в Белграде, чтобы было удобнее ездить на турниры в Европе.
– Австралия очень далеко, – начинаю я объяснять, но сразу понимаю, что это слабый аргумент. Сербия тоже далеко не идеальный перевалочный пункт. Есть варианты гораздо удобнее.
Когда меня спрашивают про разрыв отношений с Австралией, я отрицаю то, что больше не буду ее представлять. Но про себя я уже в этом не уверена и допускаю, что отец действительно решил вернуться на родину, потому что выносить внимание прессы он больше не в состоянии. Все-таки приехать в Сербию и фотографироваться с паспортом – это большой шаг. Мне все труднее поверить, что это пустая угроза. Возможно, мы и правда переедем и сменим флаг. Эта перспектива меня пугает.
О том, чтобы по возвращении в Сербию связаться со школьными друзьями и тренерами, речи не идет. После переезда в Австралию отец запретил маме поддерживать какие-либо старые контакты, даже с сестрами. Папе всегда нужно все контролировать. Мамины сестры очень за нее переживают, потому что знают, что отец поднимает на нее руку. Поэтому-то ему во что бы то ни стало нужно было лишить ее возможности с ними общаться.
Практически сразу после пресс-конференции мы улетаем из Белграда к папе и Саво во Флориду. Саво теперь ходит в школу там, а папа недавно купил в Сэддлбруке нарядный дом на четыре спальни. Со мной он не советовался, но это тихое место пришлось очень кстати после назойливого внимания последних недель. Я наслаждаюсь уединением и приступаю к предсезонке. Этот сезон я закончила 26-й ракеткой мира и полна решимости продолжить свое восхождение в рейтинге. 2001 год я начинаю в Азии и сразу играю хорошо: обыгрываю Елену Дементьеву в полуфинале турнира в Гонконге и Анну Курникову – в финале.
* * *
Лето 2001 года: за три дня до начала Australian Open выходит сетка. Я возвращаюсь в отель «Парк Хайатт» к своей семье и говорю, с кем мне играть в первом круге: это Линдсей Дэвенпорт – вторая сеяная и вторая ракетка мира. Папе срывает крышу. С вытаращенными глазами он начинает причитать. Мама, Саво и я сидим молча, пока он мечется по комнате с криками и воплями.
– Все, играть за Австралию ты больше не будешь, – орет он. – С этим покончено. Мы уезжаем.
Сетка подстроена. Левая сетка. Это подстава.
Сердце у меня падает в пятки.
– Может, все же не стоит, – говорю я, осторожно подбирая слова. – Может, лучше еще подумать об этом…
От его взгляда я мгновенно прикусываю язык. Он принял решение, и я знаю, что, если стану докапываться, мне может влететь.
Как я и подозревала, та поездка в Белград была спланированной акцией. Возможно, у него всегда был этот запасной план – «ретироваться» домой. Меня тяготит, что мне даже не с кем об этом поговорить. Нет ни одного друга, на которого я могла бы положиться. Никого, кому я могла бы довериться, позвонить, поплакаться. Моя жизнь вот-вот снова превратится в ад, а я чувствую себя одинокой как никогда.
После того как мне выпало играть с Линдсей, отец считает себя вправе возмущаться публично – изобличать заговор «фашистов» из WTA против нас с ним. Он звонит Tennis Australia и сообщает им, что теперь я буду играть под флагом Югославии. В последнюю пятницу перед началом Australian Open он звонит Мэттью Беннсу из сиднейской Sunday Herald. Папа решает, что ему можно доверять, и хочет сообщить новость ему одному. Когда Мэтью берет трубку, отец громко говорит на заднем фоне, а я перевожу.
