11. Тур, 2011
Впервые в жизни меня начинает утомлять моя цирковая жизнь, и я задумываюсь о том, как от нее спрятаться. Я чувствую, что журналистская свистопляска, которую постоянно провоцирует отец, постепенно меня разрушает.
Как бы он ни злился, я могу это перенести. Как бы он ни бывал жесток, перенести это я, как правило, тоже могу. Но тошнотворный цирк, который мне приходится разыгрывать перед прессой, – это другое. Он заставляет меня подыгрывать ему, но я не хочу ничего изображать – это не я.
В Сэддлбруке я знакомлюсь с Майком, теннисным тренером, и отец договаривается, что он будет моим спаррингом. Тренером остается отец, но Майк тренируется со мной, и он хорошо бьет по мячу. Наша работа приносит результат. Плюс и на корте, и в зале я работаю над своей физической формой.
После двухмесячного сбора в марте я играю Miami Open. Это один из моих первых турниров под югославским флагом, и я сразу замечаю, что некоторые австралийские игроки перестали со мной разговаривать. Многие из них видели мои синяки и слышали, как отец орет на меня, но никакого сочувствия не проявляют. Я знаю, что кто-то из них думает, что я обобрала Tennis Australia и была такова. Никто из них не поинтересовался, почему на самом деле я приняла такое решение. Им плевать.
В Майами я обыгрываю Аманду Кетцер и выхожу в четвертьфинал, но там проигрываю Винус Уильямс, третьей ракетке мира на то время. Это не ужасное поражение, и четвертьфинал такого большого турнира – отличный результат. Мне еще только 17, и попасть в восьмерку сильнейших на «Мастерсе» – большое достижение.
За два дня до моего 18-летия истекает папина дисквалификация, и он может вернуться в тур. В его присутствии меня моментально зажимает. На трибунах моего следующего турнира во Флориде – Bausch & Lomb Championships в Амелия-Айленде – он восседает неподвижно и угрожающе. Все взоры устремлены на него, но он не вопит. Он не пьян. Держится как приличный человек. Пока что.
Я же пыжусь на корте как могу. Во втором круге я играю со швейцаркой Патти Шнидер. Она очень цепкая соперница, но я стартую с места в карьер и выхожу вперед 5:2, но потом начинаю ошибаться. Шнидер сначала сокращает отставание, а потом и сравнивает счет, прежде чем я собираюсь с мыслями и все же выигрываю сет.
Во втором сете я успокаиваюсь и при 5:3 подаю на матч. Я отыгрываю шесть брейк-пойнтов, удерживаю подачу и выигрываю матч. На победу над Патти у меня уходит 70 минут – 7:5, 6:3. После матча об игре меня практически не спрашивают – как обычно, всех интересует только мой отец. Я от всей души радуюсь его возвращению и говорю, как хорошо он на меня влияет. Что без него на турнирах было трудно, но это сделало меня лучше как игрока. Все, что я несу на этой пресс-конференции про отца, – брехня. Просто мне нужно что-то отвечать. Правда же в том, что я предпочла бы, чтобы отца не было рядом. Не только на турнирах, но и в моей жизни. Через два дня мне исполнится 18, но я знаю, что эта знаковая дата ничего не будет значить: пока мы живем под одной крышей, все всегда будет по его условиям. Так что для меня безопаснее говорить прессе то, что понравится ему: как он для меня важен.
– Мы с ним очень близки, и никто не знает меня и мою игру лучше, – говорю я небольшой группе репортеров. – Родители всегда желают тебе добра как никто.
Мой день рождения отец игнорирует. Он даже не говорит: «С днем рождения». Нет ни торта, ни праздника, ни подарков. Наверное, это то, чего я, на его взгляд, заслуживаю: ничего. А поскольку он решает за всех, мама и брат меня тоже не поздравляют. Они должны во всем потакать ему.
Я стала совершеннолетней, но отец продолжает меня контролировать. Это касается не только тенниса, но и финансов. У меня есть кредитная карта, которой я расплачиваюсь в разъездах, и только я знаю, сколько стоят мои контракты с Fila и Head, но я не получаю по ним ни цента – все уходит ему. Конечно, я могу тратить деньги и что-то покупать. Но я совсем не расточительна и не придаю деньгам большого значения. Нищета моего детства научила меня быть экономной. Я покупаю одежду, когда в ней возникает необходимость, но по большей части я живу в вещах, которые достаются мне от спонсоров.
В день рождения я играю матч третьего круга против Аманды Кетцер. Первый сет я проигрываю. На сетболе второго отец спокойно закуривает сигару, пока я беру розыгрыш, а с ним и сет. В третьей партии Аманда снова находит ко мне ключи и обыгрывает меня с двумя брейками. После матчбола отец срывается с места – это плохой знак. В тот день он меня не избивает – может, это его подарок мне. Но устраивает мне головомойку, до утра осыпая меня оскорблениями и не давая мне присесть.
Следующая остановка – Чарлстон, и я проигрываю в первом круге. Отец продолжает меня чморить. Его странная новая навязчивая идея – страх, что я стану лесбиянкой. Иногда он разражается на этот счет целыми лекциями, попутно обливая грязью теннисисток нетрадиционной ориентации.
Смысл в том, что мне нельзя быть лесбиянкой. И я не должна проводить время с теннисистками-лесбиянками. Однополая любовь – это неприемлемо. Еще случаются лекции о том, что нельзя быть «шлюхой». Я должна уяснить, что менять партнеров – аморально.
Под руководством отца моя жизнь такова, что в ней есть время только для тенниса и немного – для того, чтобы доучиться в школе. Ни о каком бойфренде и речи быть не может. Впрочем, это и не то, чего бы я хотела: готова поклясться, что папа убил бы меня, заговори я с мальчиком.
Отец много раз говорил мне, что я его главная забота и он любит меня больше всех в семье. Мне не нравится это слышать, потому что я считаю, что у родителей не должно быть любимых детей. Да и, честно говоря, я ему просто не верю – посмотрите, как он со мной обращается.
На европейский теннисный сезон к нам с отцом присоединяются мама и Саво. На Betty Barclay Cup в Гамбурге они с трибун смотрят, как я дохожу до полуфинала, по пути в упорном матче обыгрывая трехкратную чемпионку турнира Аранту Санчес-Викарио – 3:6, 7:6, 6:2. Я играю агрессивнее, чем она. Обыграть четвертую сеяную очень приятно. Это моя вторая победа над ней. В полуфинале я проигрываю Винус Уильямс, которая к тому времени уже вторая ракетка мира. Она побеждает 6:3, 6:1.
В тот период женский теннис в расцвете. Борьба за лидерство кровавая, конкуренция очень высокая, и талантливых игроков очень много повсюду. На вершине Линдсей Дэвенпорт, на подступах к ней – Дженнифер Каприати, Серена и Винус Уильямс, Мартина Хингис, Амели Моресмо и Моника Селеш. В той же когорте Жюстин Энен и Ким Кляйстерс. Что до меня, то я вот-вот дебютирую в топ-10.
Папа по традиции постепенно закипает от злости, и Eurocard German Open в Берлине оказывается точкой кипения. Я побеждаю в первом матче, играю во втором с Дженнифер Каприати. Она переживает карьерное возрождение, и для меня это очень тяжелая встреча. На протяжении 101 минуты я изо всех сил ей сопротивляюсь – особенно в решающем сете. В итоге я, правда, все же уступаю – 5:7, 6:3, 4:6. Несмотря на результат, я провела матч хорошо, но уже на словах судьи «гейм, сет, матч» я вижу, что отец зол. Я читаю по его губам, как он меня проклинает. После матча он не везет меня в гостиницу, а заставляет идти тренироваться. Там я выполняю подачи до захода солнца, а в перерывах он велит мне бегать. Все кончается тем, что он поворачивается ко мне и холодно говорит, что в гостиницу я отправлюсь бегом.
