Энрике решил, что мы должны уехать в ночи. Он заказывает такси в аэропорт на три утра. За три с половиной часа мы долетим до Монако. Там поселимся в его квартире.
Спать я не могу. На меня волнами накатывают беспокойство и сомнения. В 2:55 мы выходим из номера, и Энрике берет меня за руку. Проходя мимо маминой комнаты, я подсовываю письмо ей под дверь. Мое сердце разбито. Уже по пути в аэропорт меня накрывает чувство вины, и я не могу поверить, что действительно сделала это. «Что дальше? – думаю я. – Он будет звонить? Или приедет за мной?» Я знаю своего отца и его непоколебимость, его одержимость моей карьерой и мной. Одна мысль о том, что он приедет за мной, приводит меня в ужас. Но я чувствую и собственную решимость больше не позволять ему разрушать мою жизнь и помыкать мной. Я убеждаю себя, что неспроста больше никогда не хочу возвращаться домой и видеть его – значит, все действительно уже не лезет ни в какие ворота.
Я обустраиваюсь в квартире Энрике, но нам практически сразу нужно лететь на турнир в Германию. Я заявлена на Porsche Grand Prix в Штутгарте на юге страны.
Ситуация, в которой я оказалась, совершенно мне незнакома. Рядом со мной Энрике, но это мой первый турнир, когда отец не руководит моей игрой, будь то из-за ограждения у меня за спиной или по телефону через океан. Смогу ли я так? Буду ли в порядке? Я не уверена. Я не могу выкинуть из головы картину, как мама передает папе мое письмо. Я представляю, как он брызжет слюной от ярости, орет, что мы с мамой проститутки, срывает весь свой гнев на нее. Эти мысли вертятся у меня в голове по кругу, и я изо всех сил стараюсь их отбросить, чтобы нормально настроиться на свой матч первого круга. Мне играть с Татьяной Пановой из России, и после разминки ко мне в раздевалке подходит сотрудница WTA.
– Елена, твой отец здесь, – говорит она. – Он тебя ищет.
Хоть я и предупредила WTA, чтобы они не пропускали его ко мне, никто не мешал ему, как простому болельщику, купить билет на турнир. Я не могу не выйти на матч и делаю это с опущенной головой. Я не вынесу разборку с ним на людях. Я на корте, но сосредоточиться очень трудно, мои мысли вообще не о матче. Через несколько минут я вижу его краем глаза: он стоит, сложив руки на своей широкой груди. Он выглядит злым, а рядом с ним Саво. Отец знает, что брат – мое слабое место, и есть только одна причина, по которой он привез его с собой: разбередить мне душу. Трибуны громко аплодируют, но я ничего не слышу.
Между розыгрышами мое сознание блуждает. «Я предательница», – говорю я себе. Я их предала. Мне нужно вернуться к ним. Меня опять поглощает чувство вины. «Может, я совершила ошибку. Может, не нужно было уходить? Может, ему и правда виднее. Почему я ушла? Моя жизнь была настолько плоха?»
А потом меня настигает страх. Нет, я не могу встретиться с ним, не могу с ним говорить. Оказаться с ним лицом к лицу – не вариант.
Конечно, в его присутствии и с таким ворохом негативных мыслей в голове я проигрываю – 6:1, 4:6, 1:6. Я несусь в раздевалку. Он не добрался до меня и не заставил отказаться от моего плана. Пока что.
В гостинице в нашем с Энрике номере начинает трезвонить телефон.
– Мы с Саво внизу в лобби и просто хотим поговорить, – говорит отец. – Спустись и поговорим.
– Нет, – говорю я. – Нет, пап, я не могу.
Ни при каком раскладе я туда не спущусь. Он звонит снова и снова, но я не поддаюсь. Как бы мне ни хотелось увидеть братика, я не могу так рисковать. В конце концов они уезжают, оставляя меня совершенно разбитой.
В Цюрих я приезжаю измученной, напуганной и постоянно озирающейся по сторонам. В первом круге я как-то умудряюсь обыграть Иву Майоли, но ко второму уже разваливаюсь эмоционально и проигрываю. К моему следующему турниру в Линце Энрике уже считает, что нужно предпринять какие-то решительные шаги, чтобы оградить меня от отца. Он убеждает меня обратиться к WTA с тем, чтобы они не пускали моих родителей на турниры. Пройти по билетам они могут, но семейные аккредитации им больше недоступны.
Родители затевают информационную войну и всех, кому это интересно, убеждают, что у нас с ними все в порядке.
– Это все вранье, не знаю, откуда оно взялось, – говорит отец на сербском радио. – Я не конфликтую с гонщиком, все эти истории – выдумки. Но я считаю, что он ее самая большая ошибка.
В разговоре с журналистом он даже кидает камень в огород Энрике:
– Братан, да я езжу быстрее него.
* * *
Каждое утро я с балкона роскошной квартиры Энрике смотрю на мерцающую гавань, усыпанную яхтами. Прошло несколько недель с тех пор, как я ушла от семьи, но никакого спокойствия, на которое я так надеялась, не ощущаю. Мне грустно – главным образом из-за брата. Я так по нему скучаю. У меня в голове постоянно крутятся папины слова: «Ты шлюха и предательница». «Я и правда предательница», – думаю я. Я убеждаю себя, что подвела свою семью. Что во мне нет ничего хорошего.
Чувство вины сжирает меня изнутри, я проваливаюсь в бездну грусти. Но как бы мне ни было паршиво, нужно зарабатывать на жизнь. Отец заблокировал мою кредитку, и по контракту, который я подписала в Белграде, у меня нет ни цента.
В этом контракте я переписала на отца все, что заработала до сих пор. Но деньги, которые я перевожу ему сейчас, – это бонус, контрактом они не предусмотрены. Я надеюсь таким образом откупиться от него и обрести хоть какое-то спокойствие.
Я беру свою сумку с ракетками, и мы с Энрике идем на корты, где у нас встреча с моим потенциальным тренером. Хайнц Гюнтхардт – бывший тренер Штеффи Граф. Он живет в Монако и согласился со мной поработать. Мы проводим добротную тренировку, и я думаю, что мы можем сработаться, но хочу еще подумать.
Десять дней мы с Хайнцем интенсивно тренируемся, а потом я еду в Лос-Анджелес на итоговый турнир WTA. Там, однако, мои надежды на удачное выступление и хорошие призовые рушатся уже на первой тренировке с Жюстин Энен: я подворачиваю голеностоп. Боль адская, голеностоп опухает до невообразимых размеров. На следующий день он становится сине-фиолетовым, и я не могу ступить на ногу. Физиотерапевты бросаются мне на помощь в надежде исправить ситуацию за три дня, что остались до моего первого матча. Возникает мысль сделать инъекции, но в итоге мы ограничиваемся повязкой. Я полна решимости сыграть, и через сутки я уже могу ходить, хоть и неуверенно.
Перед первым матчем я говорю себе: «Просто выйди на корт и попробуй сыграть». Я не хочу сниматься. Откровенно говоря, я и не могу себе этого позволить. Мне нужны деньги.
Моя соперница – Анастасия Мыскина – вообще не тот человек, с кем хочется играть на одной ноге. Но выбора у меня нет. На разминке я еле передвигаюсь, так что в матче мне остается только лупить со всей дури по каждому мячу, до которого дотягиваюсь. В моем состоянии это единственная возможная стратегия – с каждого мяча стараться пробивать навылет. Еще я рискую не только с первой, но и со второй подачи. К моему облегчению, у меня все летит куда надо, а Мыскина не показывает лучшей игры. Я побеждаю буквально на одной ноге – 6:3, 6:4.
