– Я могу быть – и должен быть – на Australian Open, – говорит он. Тин злится на него, но все равно пытается разрешить ситуацию мирным путем.
В конце января мы с Борной едем в Таиланд – Тин остается дома. Во втором круге я играю с украинкой Аленой Бондаренко. Проиграв первый сет на тай-брейке, во втором я вынуждена сняться из-за растяжения подколенного сухожилия.
Дальше мы едем в Хайдарабад, но там я не прохожу даже во второй круг. В Индиан-Уэллсе я проигрываю второй матч, во втором сете не взяв ни гейма.
Мы остаемся в Индиан-Уэллсе еще на несколько дней, и ситуация с Борной доходит до точки кипения. Мне нужно на физиотерапию, и, пока я жду своей очереди в лаунже для игроков, я вижу, как он с Каролиной садится в машину, которую я взяла напрокат. Значит, мне теперь нужно ждать автобуса. Я ничего не имею против автобуса, но поверить не могу, что он уехал на машине, за которую заплатила я, и даже не сказал мне, что оставляет меня добираться своим ходом.
Я звоню Тину в слезах, и мы договариваемся, что я вернусь к нему в Загреб, чтобы решить, что делать дальше. Но Борна говорит, что билетов из Палм-Спрингс в Европу нет и нужно подождать четыре дня. Когда мы наконец уезжаем, я узнаю, что мы запросто могли сделать это раньше, просто Борна хотел подольше побыть с Каролиной.
На следующий день после нашего возвращения в Загреб он говорит, что ему нужно в Германию «по личным причинам». Через 24 часа мне звонят из Octagon и говорят, что он в Майами с Каролиной. Я звоню ему и говорю:
– Ты уволен.
* * *
Так мы с Тином остаемся в туре одни, надеясь на лучшее. Первый турнир, на который мы едем вдвоем, – Эшторил в Португалии. Мы бронируем гостиницы, перелеты, корты для тренировок. Тин делает все, что в его силах, чтобы облегчить мне жизнь, но это не отменяет того, что он не профессиональный тренер. Тем не менее он изо всех сил старается.
В рейтинге я стою 450-й. Трудно поверить, что всего несколько лет назад я была четвертой. В первом круге португальского турнира я проигрываю в трех сетах. Это мое 13-е поражение в 15 последних матчах. На пресс-конференции я откровенно говорю, что мне нужно полностью перестроить свою игру:
– Мне нужно начать с нуля, будто мне 14–15 лет, – говорю я журналистам. – Нужно заново обрести уверенность в себе.
Я говорю им, что я должна свернуть горы, если хочу снова стать сильным игроком. Сейчас я играю ни шатко ни валко. У меня были возможности вернуться, но я ими не воспользовалась – обыграла сама себя. В действительности я знаю, что дело не в теннисе, а во всем остальном.
На следующем турнире в Марокко в основную сетку мне приходится прорываться через квалификацию. Я обыгрываю бразильянку с рейтингом 973, потом еще одну со 199-го места и, наконец, теннисистку, у которой рейтинга нет вообще. Я продираюсь через матчи и выхожу во второй круг основы благодаря победе над словачкой Доминикой Цибулковой. В одном матче от четвертьфинала я проигрываю первой ракетке турнира китайской звезде Ли На – 0:6, 6:3, 2:6.
У нас с Тином все хорошо. Как пара мы в порядке. Но моя игровая форма по-прежнему ни к черту, уверенность на нуле, и я понятия не имею, как вернуть хоть что-то из них. Должен быть какой-то способ это сделать – как иначе? Я профессиональная спортсменка, которая играет 30 турниров в сезон, соревнуется девять месяцев в году, каждый день тренируется. Я часами извожу себя мыслями о том, почему на корте у меня ничего больше не получается. Где я сломалась? Почему потеряла способность соревноваться? Да, матч-другой я еще могу выиграть, но сейчас делаю это на голом таланте. Вернись я в свой прежний рабочий режим, дела бы у меня сразу пошли в гору. Но, заключаю я в очередной раз, я недостаточно крепка психологически, чтобы выкладываться на полную.
До конца года мало что меняется: я проигрываю в первых кругах турниров ITF в Праге, итальянских Фано и Кунео, а также финал квалификации в люксембургском Петанже.
Примерно тогда же мне приходится встретиться с Борной, чтобы расплатиться с ним за последние месяцы его работы. Но что-то не сходится. На этот раз это статья расходов «разное» в счетах, которые он мне выставил. Этого «разного» набегает на тысячи долларов. Когда я прошу его показать мне чеки, у него их не оказывается.
– Но разное – это что? Кофе? – спрашиваю я.
Борна в ответ смеется, но я вижу, что он в замешательстве. Он пытается замять тему, но я не отступаю:
– Ты не можешь снимать с меня тысячи долларов за мелкие расходы. Что это вообще такое? Я не понимаю.
Он ничего объяснить не в состоянии.
* * *
Мне опять стала звонить мама. В августе на турнире в Мартина-Франке мы с Тином решаем, что она может приехать нас проведать. Она живет с нами неделю и смотрит, как я дохожу до 1/8 финала – хороший результат после трех кругов квалификации. В этот раз она не так сильно лоббирует мое возвращение домой, но зато без умолку говорит обо всем, что я делаю неправильно. Тин очень с ней любезен – он настоящий джентльмен. Он пытается объяснить ей, что у меня эмоциональная травма. Прямо в моем присутствии он говорит, как я нуждаюсь в поддержке и как ее поддержка будет особенно полезна. Тин говорит, что у меня депрессия и мне очень тяжело.
Мама слушает Тина, и выражение ее лица остается бесстрастным. Она не воспринимает то, что он говорит.
– Когда она была со мной и моим мужем, никаких эмоциональных травм у нее не было, – резко отвечает она. Еще она говорит, что мой отец был строг, но это «нормально». – Он ее отец. В этом нет ничего плохого.
Когда Тин возвращается к теме моей депрессии, мама повторяет свои ответы:
– С нами у нее не было никакой депрессии. С нами она побеждала. С нами она была счастлива. Депрессия у нее началась с тех пор, как она с тобой.
Мы ошеломленно слушаем ее, не в силах поверить собственным ушам. Она рассуждает так же, как отец: значение имеют только результаты и деньги. Важны победы, а на мое эмоциональное состояние плевать. Важно только, чтобы я была с «ними». Чтобы «они» могли меня контролировать.
Вместо того чтобы проявить материнское участие, она просит у меня еще денег. С тех пор как я уехала от них, она постоянно просит меня переводить деньги отцу, но я на эти просьбы больше не отвечаю. Я начинаю понимать, что давать им деньги просто глупо. За несколько лет я отдала им миллионы долларов, благодаря чему отец ни в чем себе не отказывает: отстроил себе до абсурда огромное поместье и собрал коллекцию люксовых автомобилей. Отдавать деньги ему – все равно что сжигать их.
Но в любом случае сейчас я не зарабатываю. Не отдай я все ему, я была бы отлично обеспечена. А так у меня за душой практически ни гроша.
Через неделю мама уезжает домой, а мы снова остаемся жестоко разочарованы отсутствием поддержки и желания идти на перемирие.
По возвращении в Монако я снова начинаю думать об Австралии. Меня тянет туда непреодолимо, и я решаю снова позвонить Полу. Я говорю ему, что готова. Я хочу вернуться домой и в 2006-м сыграть на Australian Open. Он очень рад и берется за организацию моего возвращения.
