Я тренируюсь с кем придется и много занимаюсь в зале. На корте я часто работаю с лучшим спаррингом Сэддлбрука. Вскоре после нас приезжают Борна с Каролиной. Ситуация и без того неловкая, а потом Борна еще обращается к менеджеру курорта и говорит, что мой спарринг нужен Каролине.
– У него все занято – большинство дней он с Еленой, – говорит менеджер.
– Мне нет дела до Елены, – отрезает Борна.
Я случайно оказываюсь поблизости и слышу весь их разговор, но не иду с ним на конфликт – у меня для этого нет сил. Очень обидно слышать такое от человека, которого я раньше считала настоящим другом.
Дальше мой тренер по фитнесу говорит, что Борна предложил ему поработать с Каролиной. Тренер ответил, что мог бы, но только в то время, когда он не работает со мной. На это Борна якобы сказал: «Мне насрать на Елену и ее расписание».
Когда эта ситуация стала такой гадкой? Мне так от этого больно.
После сбора в Сэддлбруке мы летим в Европу, где я играю Открытый чемпионат Биаррица вместе с другими недопрофессионалами, сбитыми летчицами и юниорами. Турниры ITF вроде этого напрочь лишены лоска крупных соревнований и «Шлемов»: на них нет ни развозки, ни шведского стола, работающего весь день, ни салонов красоты, массажистов или физиотерапевтов. Разыгрываются там копейки: чуть больше 50 долларов за участие. Обстановка на них безрадостная. Это работа на износ.
Моя первая соперница – итальянка, стоящая в рейтинге 678-й. У нее нет ни одного выигранного матча, а я четыре года назад была четвертой, а сейчас 446-я. То есть я должна побеждать даже с завязанными глазами.
Я проигрываю.
Моя игра чудовищна. Подача отвратительна. «Это катастрофа гребаная», – думаю я про себя. Моя соперница побеждает 7:5, 7:5. Я сыграла так ужасно, будто вообще разучилась играть. Все в моей жизни не так.
Единственное, что у меня еще есть, – это мои отношения с Тином. Но даже он не в силах компенсировать мне потерянный контакт с братом и испорченные отношения с родителями. То, чего мне не хватает, никто мне дать не может. Все уже до того запущено, что ничто не может изменить моих чувств и исправить мою голову. Все очень просто: я хронически подавлена, и ничего с этим не поделать. Я в глубокой депрессии. Я понимаю, что надо что-то делать, если я хочу еще пожить нормальной жизнью. И теннис тут ни при чем, я просто хочу быть психологически здоровым человеком. Сейчас уже не до тенниса, это вопрос элементарной жизнеспособности.
Каждый день я просыпаюсь с ощущением непосильного груза на плечах. Вдобавок к депрессии у меня развилось тревожное расстройство. У меня случаются панические атаки: пульс резко учащается, становится трудно дышать, бросает в жар. Это может произойти где угодно и когда угодно, чаще – в оживленных местах. Я начинаю ощущать дискомфорт, находясь на людях, что не очень-то совместимо с выступлениями на турнирах. Во время этих приступов я не могу контролировать свои мысли, и мне представляются разные ужасные сценарии: как я умираю в автомобильной аварии или авиакатастрофе. Я стала бояться самолетов, хотя раньше любила летать. Но все равно нет ничего хуже депрессии: такое ощущение, что у этой засосавшей меня грусти нет конца и края. И, как бы мне ни хотелось из нее выпутаться, во мне нет жажды жизни, чтобы это сделать.
Кроме того, я в плачевном финансовом положении. К концу финансового года у меня набегает налогов под два миллиона долларов. Я в глаза не видела своего заработка, но по закону должна заплатить с него налог. Все мои деньги у папы, но налоговые обязательства он оставил мне. Это выливается в судебную тяжбу, потому что платить мне нечем, учитывая особенно, что сотни тысяч долларов уходят на адвокатов.
Тем временем мы с Тином усиленно ищем тренера, и через несколько недель после моего сокрушительного поражения меня знакомят с одним загребским тренером. Это бодрый парень, и он соглашается несколько недель поработать со мной в Загребе перед квалификацией Уимблдона.
Пройти ее мне не удается – я в трех сетах проигрываю Александре Стивенсон. Учитывая мою плохую форму и нулевую уверенность в себе, я рада уже тому, что смогла провести трехсетовый матч. Несколько недель спустя мы с тренером едем на турнир ITF в немецкий Дармштадт. Я удачно начинаю и выхожу в основу благодаря трем убедительным победам в квалификации. Мы с тренером воодушевлены моим вновь обретенным бойцовским духом. Дальше я выхожу во второй круг основы. Может, теперь все вернется?
После матча тренер хвалит меня, но потом сообщает плохую новость:
– Мне нужно прямо сейчас возвращаться домой. Личные обстоятельства, – говорит он.
Через несколько часов он уже собрал вещи и улетел в Загреб. Я снова одна, а я совершенно не умею быть одна – ни на корте, ни за его пределами. Мне грустно, что так вышло. Второй матч я выигрываю 6:4, 6:4, но в четвертьфинале я – полный бардак. Меня снова накрывают депрессия и тревога. Когда я остаюсь одна в своем гостиничном номере, мне кажется, что я теряю рассудок. К тому времени, когда я выхожу на матч, я уже не в состоянии показывать вразумительный теннис и, несмотря на все усилия, во втором сете напрочь теряю концентрацию.
Три месяца я не прикасаюсь к ракетке. Потом кто-то говорит мне об Академии Николы Пилича в Германии. Тин убеждает меня поехать туда, и в конце октября я начинаю работать там с австрийским тренером. Мы добиваемся хорошего прогресса. Я вкалываю больше, чем за весь предыдущий год. Через три недели интенсивных тренировок тренер предлагает мне поехать сыграть турнир ITF.
– Еще рано, – говорю я. – Я три месяца не играла, а тренируюсь только три недели.
Тренер говорит, что не страшно, если я проиграю в первом круге. Можно даже квалификации поиграть. Просто чтобы вернуться в соревновательный тонус.
Я решаю поехать. Поехать и попытаться.
* * *
Я стала тем самым игроком. Тем, кому все прочили титулы Большого шлема. Некогда перспективным спортсменом, который перегорел и сбился с пути. Игроком с «теннисным папашей из ада», чья карьера рассыпалась на куски. Теперь моя участь – позволять самоутверждаться игрокам из глубин рейтинга за счет побед надо мной на задних кортах мелких захолустных турниров.
Тем не менее мы с тренером едем на турнир ITF в немецкий Исманинг, и там я из квалификации дохожу до полуфинала. Даже что-то зарабатываю.
После моего небольшого всплеска Академия Пилича предлагает мне контракт. Только вот когда я начинаю его читать, оказывается, что каждая неделя тренировок там будет стоить несколько тысяч евро, а также Академия будет забирать 40 процентов моих призовых и рекламных заработков. Кроме того, по условиям контракта я сама покрываю все свои путевые расходы и затраты на тренера, если он путешествует со мной. Моя первая реакция – отказаться, но я все же пытаюсь согласовать другие условия: я готова платить за тренировки в Академии и возить тренеров за свой счет. Договориться нам не удается – у них слишком большие запросы.
К концу года в рейтинге я 621-я. Другими словами, я теннисное никто. Я уже сама сомневаюсь, что когда-нибудь снова наберу форму. Сидя в своей темной загребской спальне, я снова думаю, что проще было бы вообще не жить. Мысли о самоубийстве возвращаются. Я снова погружаюсь в депрессию и сплю по 16 часов в сутки. В таком состоянии я не в силах разглядеть никакого выхода. А что еще хуже, я банкрот. Я ничего не зарабатываю: копеечные призовые с турниров ITF – капля в море моих долгов.
