Я часами торчу на корте, какая бы ни была погода: удушающая жара, холод, дождь. Под безжалостным австралийским солнцем моя кожа приобретает насыщенный карамельный оттенок. Я работаю, не зная отдыха. Но я никогда этому не сопротивляюсь. Теннис для меня – спасение от невыносимой школьной жизни. Отдушина. Я люблю эту игру и эти суровые тренировки.
Теперь я постоянно выигрываю турниры. Мало кто из соперниц хочет со мной играть, потому что они уже знают, что меня невозможно сломать и я никогда не сдаюсь. Никогда.
Я быстро поднимаюсь в рейтинге, и вот я уже № 1 в Австралии в категориях до 12 и до 14 лет. Слух обо мне проходит среди теннисных родителей. Я слышу, как некоторые ставят под сомнение мой возраст: что якобы я приехала без документов и мне не может быть 11 лет – очевидно, что мы об этом соврали. Я понимаю, что нам с отцом не рады в этой консервативной среде. Я для них слишком тихая и замкнутая, мой отец – слишком громкий.
Дома нам с мамой очевидно, что отец несчастлив и живет в постоянном стрессе. С самого первого дня он сетует, как ему везде дают понять, что он здесь незваный гость. Конечно, своим вызывающим поведением и громкими тирадами он к себе людей не располагает. Но угадайте, кому из-за этого прилетает? И на городских, и на загородных кортах отец чувствует себя белой вороной, неспособной влиться ни в один коллектив, и, когда напряжение зашкаливает, он срывается на мне.
Вечерами, после невыносимого школьного дня и длинной тяжелой тренировки, я обожаю возвращаться домой к моему братику, которому уже три года. Но, как бы я ни любила Саво, моя радость от общения с ним омрачена моей тяжеленной ношей – необходимостью постоянно радовать отца.
Каково в Фэрфилде живется маме, я даже не знаю. Ее мнение не имеет никакого значения, и выражать эмоции ей не положено. Она делает все то же, что делала в Сомборе: смотрит за Саво, стирает, убирает, готовит. Мы с ней разговариваем меньше и больше не откровенничаем, как раньше. Каждая из нас старается по-своему пережить этот переезд.
Я снова еду в Канберру на турнир, но в этот раз играю плохо и проигрываю уже в первом круге чемпионата страны в категории до 14 лет. По возвращении в нашу дешевую гостиницу отец несколько раз бьет меня по лицу, оттаскивает за волосы и уши, а потом высылает на пробежку. Лицо у меня горит от его пощечин, я рыдаю. День чудовищно жаркий, но он все равно заставляет меня час наматывать круги вокруг какого-то канберрского сквера, а сам стоит и смотрит. Я уже на последнем издыхании, когда он наконец говорит, что достаточно. Я вся мокрая, без сил, у меня болит все тело. И тогда он объявляет:
– Я заявил тебя на турнир до 18.
У меня сердце уходит в пятки. Если я не выиграю, он меня просто прикончит. На следующий день на турнире все девочки гораздо выше меня и выглядят куда мощнее. А у меня еще и самая ужасная сетка – в первом круге мне выпала одна из лучших юниорок страны. Мне, 11-летней, предстоит сыграть со звездой австралийского юниорского тенниса. Выходя на свой первый матч, я испытываю страх. Не перед соперницами, а перед отцом. Как он меня изобьет, если я проиграю? То, как он бил меня накануне, оптимизма не внушает. Со страха перед отцом я обыгрываю шестую, четвертую, вторую и первую юниорок страны. Я продираюсь через свои матчи и каким-то образом выигрываю и финал. Я чемпионка страны среди игроков до 18 лет.
Это такое безумие, что практически смешно.
На улице начало 1995-го, и я заявила о себе на австралийской теннисной сцене.
Главный тренер Ассоциации тенниса штата Новый Южный Уэльс Крэйг Миллер узнает, что я выиграла этот турнир для девочек старше меня на шесть лет. Как и все, он ошеломлен, что 11-летний ребенок выиграл турнир для 18-летних. Он никогда не видел, как я играю, но один этот результат отобрал меня в сборную штата. Крэйг выходит на меня и приглашает в «Уайт Сити» – престижный теннисный клуб в восточном пригороде Сиднея, где тренируется юниорская сборная. Через несколько месяцев я получаю стипендию по программе Института спорта Нового Южного Уэльса (NSWIS). Это очень известная программа, и каждый теннисный родитель с амбициями мечтает, чтобы его ребенок в нее попал. Теннисные тренировки и физподготовка там полностью оплачиваются.
Из-за моих теннисных успехов мне разрешено уходить из школы в 13:15. Трижды в неделю я несусь из школы домой, пока мой тяжелый рюкзак колотит меня по потной спине. Я быстро обедаю и бегу на первый поезд в город. Конечно, вместе с отцом. Мы всегда первыми приезжаем на идеальные корты к востоку от города. Еще до начала основной тренировки я в течение получаса под его строгим наблюдением методично стучу мячом по кирпичной стене у входа в «Уайт Сити». Я делаю это с такой точностью и даже свирепостью, что из людей, проходящих мимо нас к станции Эджклифф, собирается небольшая толпа. Они заинтересованно наблюдают за мной как за теннисным то ли роботом, то ли маньяком, который не может остановиться. Они не могут отвести глаз. Крэйг тоже поражен тем, как я работаю у стены: по его словам, впечатление такое, будто я хочу мячом пробить бетон. Позже я узнаю, что другим тренерам он говорит, что никогда не видел, чтобы ребенок работал так самоотверженно, как я.
Сразу видно, что я очень отличаюсь от других девочек в «Уайт Сити». Большинство из них на хороших машинах привозят родители. Некоторые из этих машин стоят больше, чем наша квартира с тараканами. Из нее мы с папой десять минут идем до станции Фэрфилд, оттуда едем на одном поезде, потом на другом, а потом еще идем пешком в «Уайт Сити» на тренировки к Крэйгу.
Пока я ритмично стучу мячом по стене, приезжают другие девочки. Они сидят все вместе в тени и болтают, шутят, смеются, лениво растягиваются. Они обсуждают выходные, волосы, одежду, школу – темы, от которых я очень далека. Я понимаю, что им странновато видеть, как я обстреливаю стену, пока они сидят там сплетничают. При виде их я могу пробормотать невнятное приветствие, не поднимая глаз, но в их разговорах я не участвую. Сказать по правде, я в смятении. Я хочу общаться, но не могу. Во-первых, я парализована своими застенчивостью и неловкостью. Английский я еще только учу и говорю с акцентом. На фоне этих счастливых, непринужденно уверенных в себе девочек я выгляжу как инопланетянка. Но главное – отец запрещает мне с кем-либо разговаривать.
«Ты здесь, Елена, не для того, чтобы заводить друзей и веселиться. Ты здесь – чтобы побеждать», – говорит он мне.
Папе важно, чтобы я выглядела презентабельно, так что о моем внешнем виде отдельно заботится мама. Вся моя форма куплена на распродажах и выужена из корзин уцененных товаров, да еще и давно – я носила ее еще в Сом-боре, и вещи уже затрепаны по краям. Но зато все они идеально выглажены. Другие девочки одеты в последние коллекции Nike, их кроссовки еще белоснежные, а мои – изношенные и дырявые. На новые у нас просто нет денег.
Остальные дети вальяжно собираются на корте, но я сразу начинаю работать и подаю, даже если они еще не готовы принимать. Со стороны, наверное, это выглядит как мое нетерпение, но на самом деле я просто ощущаю давление со стороны отца: терять время мне категорически запрещено. Девочкам моя манера не нравится. К тому же я для них слишком серьезная. На тренировках я никогда не демонстрирую эмоции, не гримасничаю, не швыряю ракетки, не ругаюсь. Даже когда у меня получается чистый удар или подача, я не улыбаюсь, как остальные.
