О теннисе на время приходится забыть, и мы едем в Загреб, где я консультируюсь с еще одним специалистом. К моему разочарованию, у него тоже нет ответа. Равно как и у всех остальных в Хорватии. Все рекомендуют только покой.
Шесть месяцев я вообще не играю, но запястью все хуже. Я решаю позвонить доктору Алехандро Бадии, известному специалисту из Майами, и послушать, что скажет он. Выслушав меня, он говорит, что, скорее всего, потребуется операция и чтобы я как можно быстрее прилетала в Майами. В течение суток я вылетаю в Штаты.
Доктор Бадиа говорит, что в сухожилии образовалось уплотнение, которое нужно убрать, а потом провести реконструкцию. Это серьезная операция, к которой нужно подойти соответствующе. Еще у меня три кисты между двумя костями, которые тоже нужно удалить.
Мы назначаем операцию, и она проходит успешно. Меня выписывают с большой шиной на запястье и планом длинной реабилитации.
Я восстанавливаюсь полгода – это долгий и медленный процесс. Запястье утратило подвижность и силу – я буквально заново учусь пользоваться рукой. Психологически это очень тяжело.
Я не играла в теннис почти год – это мой самый длинный перерыв с тех пор, как мне было шесть. Неосвоенная территория.
Через шесть месяцев после операции с запястьем все хорошо, но я по-прежнему не без труда вращаю им, и оно все еще слабое. Для ударов с задней, линии оно еще недостаточно окрепло. К тому времени я уже так давно не играла, что для полноценного возвращения мне потребуется год-полтора тяжелых и постоянных тренировок.
Во время летнего европейского сезона я еду во Франкфурт и тренируюсь в местной академии. Запястье все еще не восстановилось до конца, и я ловлю себя на мысли, что это может быть конец. Возможно, моя карьера закончена. Очень жестоко, что у меня вот так отбирают надежду воспользоваться этой вновь обретенной верой в себя. Свой последний матч я сыграла в 28 лет – для завершения карьеры это слишком рано.
* * *
Во время реабилитации я решаю навестить могилу дедушки в Хорватии. Я звоню маминым сестрам и узнаю, что он похоронен в Чепине. Мы с Тином три часа едем туда на машине из Загреба.
На могиле я кладу цветы, зажигаю свечку и ставлю керамического ангела. По щекам у меня текут слезы – я ужасно по нему скучаю. Я уже не помню его лица – мне было всего восемь, когда я видела его последний раз, а фотографии у меня не осталось. Но с дедушкой у меня связаны чудесные воспоминания. Я помню, как он был добр и заботлив. И он влиял на моего отца так, как никто: папа никогда не поднимал на меня руку в его присутствии – он единственный член семьи, которому никогда не доводилось этого видеть. Я очень любила бывать у дедушки по выходным – это была моя тихая гавань. Я любила сидеть на диване у него на коленях. Мне так грустно, что нам с ним так и не довелось попрощаться, когда надвигалась война.
* * *
На розыгрыш wild card в Австралию я приезжаю совершенно не наигранной. Уступаю 2:6, 4:6.
После матча я говорю Тодду Вудбриджу:
– Если бы мне сейчас дали wild card в основу, я бы не взяла. Даже в квалификацию не взяла бы. Это было бы неправильно. Я в совершенно разобранном состоянии.
Тодд уже некоторое время мне помогает. Он очень много знает об игре и на корте выкладывается без компромиссов. Он обалденный человек, направляет меня, дает советы и продолжит делать это в предстоящие месяцы, которые станут тяжелыми.
Становится очевидно, что время, которое я потеряла из-за травм, наверстать практически невозможно. Я смотрю правде в глаза. Чтобы снова стать по-настоящему конкурентоспособной, мне понадобятся титанические усилия и очень много времени. Ко мне приходит осознание, что это конец. С теннисом покончено. Пора строить будущее, в котором я не буду играть в теннис, и узнать, что еще жизнь приготовила мне. После всех трудностей, с которыми я столкнулась, особенно в последние несколько лет, у меня нет сил ввязываться в еще одну войну с травмами.
* * *
Моя жизнь больше не складывается из череды аэропортов и гостиниц. Она больше не вращается вокруг матчей, очков, рейтинга, wild card, денег и соперниц. В ней больше нет буйных болельщиков. Я больше не испытываю это восхитительное чувство, которое приходит с выигранным матчем. Адреналина больше нет. Всего этого мне не хватает. Я любила теннис и люблю до сих пор. Всегда буду любить.
Годы после того, как моя карьера резко оборвалась, были тяжелыми. Мне пришлось уйти из-за травмы, так что переход в новую жизнь стал жестким. Пришлось решать, чем я хочу и не хочу заниматься дальше. Разбираться, что я представляю собой за пределами корта. Искать себя.
Я хочу остаться причастной к спорту, так что я пробую тренировать, писать, работать на телевидении. Иногда я теряюсь, потому что не могу понять, в каком именно направлении хочу двигаться. Теннисная жизнь – она ненастоящая. Это пузырь, в котором живут теннисисты. Бывшие игроки предупреждали меня, что к реальной жизни надо готовиться, особенно к первым годам.
Но после всего, через что я прошла, я стараюсь не загоняться из-за мелочей. Главное – что я опять здорова и что в моей жизни есть два удивительных человека, с которыми у меня чудесные отношения: Саво и Тин. Пока они у меня есть, все будет в порядке.
Мы с Тином живем на два города: Загреб и Мельбурн. Постепенно мы налаживаем нашу жизнь без тенниса. В надежде, что лучшее еще впереди.
Эпилог
Все спрашивают, общаюсь ли я с отцом.
Иногда мы разговариваем, но то, что между нами произошло, ранило меня на всю жизнь.
Я вытащила свою семью из нищеты, но ему этого было недостаточно. Я не удостоилась ни одного слова его похвалы – даже когда была четвертой ракеткой мира. В его глазах ничто в моем исполнении никогда не было достаточно хорошо.
Пусть без него я бы не достигла тех заоблачных теннисных высот, на которых побывала, но его жестокость сломала мой дух и чуть не стоила мне жизни.
Его пьяные дебоши из-за цены рыбы, «паленых» турнирных сеток, королевы Великобритании, президента США, Владимира Путина, его публичные планы похитить меня и разоблачить кучу заговоров стоили мне карьеры?
Совершенно точно.
Психологическое насилие, которому он подвергал меня уже после того, как я ушла из дома, стало для меня тяжелой ношей, когда я параллельно должна была продолжать играть. Справиться с чувством вины за разбитую семью в одиночку я не могла.
Могла ли я быть стабильным игроком топ-5, топ-10? Сто процентов. Вне всяких сомнений.
Могла ли я стать первой ракеткой мира? Выиграть Уимблдон или Australian Open? Кто знает. Многие считают, что могла.
По крайней мере, сейчас я уверена, что могу справиться с любым испытанием, которым жизнь решит в меня запустить. Сумасшествие отца, его физическое и психологическое насилие, публичные унижения и наша семья, разрушенная им, – все это меня чуть не убило.
