Но сегодня я здесь, и я сильна. Я не ненавижу своего отца, но ненавижу то, что он делал со мной. Еще я очень зла на него за то, что он разрушил нашу семью. Кое-что из того, что он делал, я могу понять. Он сын, которого никогда не любила родная мать. Человек, чья душа изранена сербской войной. Беженец, который не смог найти новую родину и так и не был принят.
Австралийский теннис и сама Австралия моему папе не подходили.
По своей воле он никогда не уехал бы из Сербии – сделать это его вынудили война и мои теннисные перспективы. И я уважаю его за то, что у него хватило духа перевезти семью в новую страну и использовать представившуюся возможность начать новую жизнь.
Со временем я испытала на себе многое из того, с чем столкнулся он, когда мы только переехали: расизм, дискриминацию, отторжение. Сталкиваясь с этим – будь то юниорские поездки или перешептывания австралийских тренеров в 2005-м, – я понимала, почему он был таким озлобленным. Слова тренера Tennis Australia о том, что меня нельзя было принимать обратно, до сих пор меня ранят.
Но еще больнее мне из-за того, что люди из теннисного сообщества, особенно австралийского, предпочли не замечать физического и эмоционального насилия, которому я подвергалась. С самого моего детства до поздней юности и даже после 20-летия было очевидно, что меня постоянно избивали, но люди вокруг говорили себе, что это не их дело, и решали не обращать на это внимания.
Некоторых в первую очередь беспокоило, не получаю ли я больше возможностей, чем их дети. Их не заботило мое эмоциональное или физическое благополучие, а также то, что дома меня постоянно били. Хотя отец тысячи раз угрожал мне смертью и жестоко меня избивал, я знала, что он меня не убьет. Но не все жертвы домашнего насилия выживают. Мы все знаем ужасные истории.
Права женщин, сексуальных меньшинств, равные призовые для мужчин и женщин – это все важные вопросы, о которых нужно говорить и которыми нужно заниматься. Но есть еще мужчины и женщины, мальчики и девочки, которые живут под гнетом физического и эмоционального насилия, и нужно, чтобы больше людей оберегали их благополучие и приходили им на помощь. Я знаю, что я в туре была такая не одна.
Мне интересно, повели бы люди себя по-другому, если бы речь шла об их брате, сестре, матери, дочери? Надеюсь, что повели бы.
Жить в женском туре бывает очень тяжело и одиноко, особенно потому, что большинство из нас начинают играть профессионально очень рано, в 15–16 лет. В этом возрасте мы очень хрупкие. Молодые игроки в основном ездят по турнирам без родителей, потому что на это нужны деньги. У них есть только тренер. Поэтому теннисистки особенно нуждаются в поддержке и защите. Я была очень уязвима, когда меня начал тренировать Борна, и мне жаль, что я не выбрала человека, которого бы больше волновало мое благополучие. Борна таким человеком не был. Я доверилась ему, но он очень меня обидел.
Я не оправдываю то, как вел себя мой отец, когда чувствовал, что из нас делают врагов и изгоев. Мне противно вспоминать, как он не умел справиться с давлением, когда я взлетала в рейтинге. Я ни в коем случае не поддерживаю его безрассудные действия и не разделяю его взгляды в отношении Tennis Australia и WTA. Я никогда не примирюсь с насилием, которое он применял ко мне.
Стоило мне вырваться из лап отца, обрести веру в себя и понять, что я могу играть без него, я стала жертвой новых вредных отношений – с Борной. В сочетании с травмами плеча и запястья это привело к тому, что я никак не могла войти в нормальную рабочую колею, я постоянно с кем-то или с чем-то боролась. После 25 лет непрекращающейся борьбы у меня не осталось ни физических, ни моральных сил. С теннисом было покончено.
Когда я перестала играть, на меня снова навалилась депрессия. Теннис был всей моей жизнью. С шести лет я не знала в жизни ничего другого, поэтому первые годы после тенниса дались мне тяжело. Кочевую жизнь, которую ненавидел мой отец, я обожала. Я любила шум, постоянное движение, толпы болельщиков, адреналин. Когда все это из моей жизни ушло, в ней стало очень тихо. В этой тишине я искала ответы на свои вопросы и не находила их.
Сейчас у меня все хорошо. Я открываю для себя новые увлечения, узнаю, какие у меня еще таланты, кроме тенниса, учусь. Мне нравится комментировать матчи – оказывается, это мой талант: я могу с ходу определить сильные и слабые стороны игрока. Я могу рассказать зрителям то, что знаю по собственному опыту в туре: например, каково это – находиться перед забитыми трибунами на турнире Большого шлема. Мне нравится быть в кадре.
Еще мне очень нравится тренировать и делиться опытом с юниорами и профессионалами, передавать им свои знания об этой игре, которую я люблю. Я много повидала и знаю кучу всего, что может оказаться для них полезным. Еще я выступаю в качестве мотивационного оратора. Сознание того, что своими словами я могу кому-то помочь, очень меня вдохновляет. В будущем я хочу больше заниматься благотворительной работой.
Мои отношения с мамой стали лучше. Мы с ней много разговаривали о том, могла ли она повести себя по-другому, лучше меня защитить. Но она любила моего папу – в каком-то смысле была им околдована. К тому же она не хотела, чтобы ее дети росли без отца. Понимаю ли я ее страх перед ним и тем, что могло произойти, уйди она от него раньше? Да, понимаю. Мне по-прежнему трудно принять ее бездействие перед лицом насилия, которому я подвергалась годами, но я могу понять и ее страхи и опасения, потому что помню, через какой ад мне пришлось пройти после разрыва с отцом. Я знаю, что ее жизнь он тоже сделал невыносимой.
Мой брат Саво – неиссякаемый источник позитива. Все последние годы я не нарадуюсь, что он вернулся в мою жизнь. В тяжелые минуты он поднимал мне настроение и заставлял улыбаться. Отношения с ним – главное сокровище, которое мне подарила моя семья. Жаль, что он не был старше, когда все происходило. Может, он смог бы меня защитить. Или хотя бы все могло сложиться иначе – например, тяжелые времена мы могли бы провести вместе. Но тогда у меня не было выбора, кроме как оставить его с родителями, – уходя из дома, я сама-то была очень молода, а он на восемь лет младше. Но я ни на одну секунду от него не отказывалась. Мне хотелось бы повернуть время вспять, чтобы увидеть, как он растет. Я пропустила так много из его детства.
У меня нет слов, чтобы описать, как для меня важен мой брат. Я убеждена, что не покончила с собой только из любви к нему и стремления позаботиться о нем. То же самое касается Тина.
Тин – моя опора, мой спаситель. Мы вместе с 20 лет, то есть почти 14. В тяжелые времена, которых было больше, чем простых, он всегда был рядом со мной и никогда не отказывал в поддержке. Ни разу он меня не подвел. За годы, что мы вместе, я толстела, проваливалась в бездны депрессии и банкротства, была близка к самоубийству. Но ни разу он не сказал: «Это слишком тяжело, я пас».
Он принимает меня такой, какая я есть. Он мой лучший друг и любовь моей жизни.
После всего, через что мы прошли, мы хотим вырастить своих будущих детей не так, как вырастили меня. Для нас очень важно все сделать правильно. В этом я сейчас вижу свою главную миссию. Конечно, мы хотим иметь своих детей, но я бы с радостью и усыновила ребенка, которому нужна семья.
