Скажем, с другой стороны, что – наоборот – некоторые критики реализма основываются на столь же неоправданном изображении характерных для него тезисов. Примером этого может служить изображение научного реализма как утверждения, что теории представляют собой «буквально истинную историю того, каков наш мир», которое мы находим у ван Фраассена. Эта «история» вполне может не быть той «корректной формулировкой научного реализма», какой он ее полагает, несмотря на его честную попытку дать реализму «минимальную» формулировку, так чтобы его критика не рисковала быть объявленной «нападением на ветряные мельницы»
[303]. Трудность представления реалистических позиций в таком спорном контексте проявляется, кажется, даже в патнемовском определении «экстерналистской точки зрения», которой он хочет противопоставить свою собственную «инерналистскую точку зрения»:
Одна из этих точек зрения – точка зрения метафизического реализма. С этой точки зрения, мир состоит из некоторой фиксированной совокупности объектов, независимых от разума (mind). Есть только одно истинное и полное описание того, «каков мир». Истинность предполагает некоторую форму отношения соответствия между словами, или мысленными знаками, и внешними вещами и множествами вещей. Я называю эту точку зрения экстерналистской, поскольку ее любимая позиция – позиция Божьего глаза
[304].
Самое меньшее, что можно сказать об этой картине «метафизического реализма» (для которой не указываются ни сторонники, ни точные ссылки), это то, что она настолько неопределенна, что, вероятно, не найдется ни один философ, готовый подписаться под ней в такой крайней форме. Собственно говоря, антиреалисты вряд ли подвергают сомнению существование мира, не зависящего от разума, или сознания. Но согласно им наука вполне может строить свой собственный мир и знать только эту реальность, оставляя нетронутой реальность, существующую независимо. С этой точки зрения реальность, независимая от науки, была бы чужда науке, не только онтологически (она не создается наукой), но и когнитивно (это не того рода реальность, с которой наука имеет дело).
Эта точка зрения, очевидно, ставит ряд нетривиальных вопросов. Во-первых, она подчеркивает, что главная проблема касается не существования вещей, а возможности их познать (один аспект эпистемологического реализма). Однако проблема познания вещей не просто сводится к проблеме «адекватности» нашего мышления по отношению к существующим вещам, т. е. к тому, является ли то, что говорит наука, адекватным описанием действительности «как она есть» (тезис (b) выше), поскольку антиреалисты этого типа утверждают, что наука строит свой собственный «мир», или реальность. Следовательно, подлинно онтологические вопросы – о том, каков «статус» этого мира, и каково его отношение к «внешнему миру», независимому от науки, – не исчезают.
Надо также отметить обстоятельство, в некотором отношении любопытное. Антиреалисты обычно не отрицают простого и чистого существования независимой от науки реальности, но также и часто признают, что наука действительно знает эту реальность в той мере, в какой речь идет об эмпирически непосредственно доступных «сущих» (мы можем назвать это реализмом на эмпирическом уровне). Благодаря этому ходу антиреализм (или по крайней мере значительная доля его формулировок) оказывается ничем бо́льшим, как некоторой формой строгого эмпиризма (исключающего познавательную роль «теоретизирования»), уполномоченной онтологически поддерживать эпистемологические требования самого эмпиризма. На самом деле для многих авторов «вопрос о реализме» касается только законности утверждения существования «теоретических сущих», постулируемых наукой, тогда как они не отрицают реального существования «наблюдаемых объектов». Мы уже говорили кое-что об этом в предыдущем разделе и вернемся к этому позднее.
Это последнее соображение возвращает нас к формулировке (b) рассматриваемого вопроса, т. е. к тезису, что наука способна познать реальность «какова она есть» (конечно, не в том смысле, что какая-то одна наука или даже наука, рассматриваемая в целом, способна познать всю реальность, но только ту часть реальности, которую она намерена исследовать). Это значит, что, даже если мы допустим, что реальность имеет независимое существование, нет никаких гарантий, что мы сможем приписать ей хорошо определенные свойства. Эта проблема очевидно напоминает о различении Кантом явлений и вещей в себе, и разделение этих двух проблем уже выражено в знаменитом кантовском тезисе, что он рассматривает себя в одно и то же время и как эмпирического реалиста, и как трансцендентального идеалиста, причем его эмпирический реализм предполагает, что он признает бесспорным существование как феноменов, так и ноуменов, а его идеализм – что на основе нашего понимания мы приписываем свойства чувственным данным, которые получаем в чувственной интуиции, как мы уже обсуждали в предыдущем разделе. В современном контексте эта проблема может получать формулировки разной степени сложности, которые мы тоже изучали в предшествующих разделах и не будем рассматривать сейчас, удовлетворяясь напоминанием, что бо́льшая часть возникающих здесь трудностей является следствием эпистемологического дуализма и может быть разрешена, коль скоро эта доктрина будет должным образом раскритикована и преодолена.
5.3. «Лингвистический поворот» и проблема реализма
В последние десятилетия в философии науки распространилась сильная оппозиция реализму, которую можно рассматривать как развитие эмпирико-реалистической и попперианской эпистемологий (которые значительно более родственны, чем это часто полагают). Это довольно легко объяснить. Вопреки тому, что можно думать на основании понятий, использованных в предшествующем обсуждении (понятий, относящихся к общей эпистемологии), более недавний вызов реализму основывается уже не на эпистемологии, а на философии языка, и этот вызов только впоследствии приобрел некоторые более знакомые черты в рамках эпистемологии. Все это вполне соответствует «лингвистическому повороту», являющемуся одной из самых характерных черт современной философии и оказавшему глубокое влияние на философию науки
[305].
