Сомнительно, можно ли слову «наблюдаемый» полезным образом приписать строго точный смысл; и в той мере, в какой различие между экспериментальными законами и теориями основывается на контрасте между тем, что наблюдаемо, и тем, что не наблюдаемо, это различие явно не является четким. Во всяком случае, никакого точного критерия различения экспериментальных законов и теорий нет и не будет здесь предлагаться
[381].
Причина трудностей однозначной характеристики понятий закона, гипотезы и теории – которые уже видны из двух приведенных здесь примеров – в значительной степени определяется различным употреблением этих понятий в разных науках, и даже в одной-единственной науке, такой, например, как физика. Некоторые законы касаются единичной системы (например, законы Кеплера), другие представляют собой более или менее непосредственные эмпирические обобщения. Третьи (быть может, большинство) выражают функциональные отношения между измеримыми количествами, а четвертые – статистические отношения между коллекциями событий. Учитывая такое разнообразие, был предпринят ряд усилий с целью найти некоторое базовое требование, которое могло бы характеризовать некоторое высказывание как закон. Было предложено, например, чтобы это высказывание было общим. Оно должно быть также «необходимым», а не «случайным», хотя эту необходимость не следует отождествлять с логической необходимостью математических предложений. Такая физическая необходимость должна интуитивно соответствовать идее свойства, внутренне присущего реальным вещам, или некоторой существующей в природе регулярности, или некоторой причинной связи между событиями. Но это – «метафизические» черты, которые вряд ли можно перевести в лингвистические условия. Даже замечание, что научные законы позволяют формулировать «контрафактические условные предложения», мало чем помогает, поскольку, по-видимому, не существует логически удовлетворительной теории таких предложений, которая неявным образом не ссылалась бы на это самое понятие физической необходимости или закономерности, а это явно означает круг.
В предыдущем разделе мы заметили, что значение слова «теория» тоже еще твердо не установлено. Иногда о теории говорят, когда интенцией является указать ограниченное число гипотез (или даже одну-единственную гипотезу), предложенных для объяснения нескольких фактов, в то время как ясно, что эта «теория» несовместима с другими известными фактами или с другими, лучше обоснованными теориями. В этом духе теория есть прагматическое или даже условное рабочее орудие для проведения конкретного исследования. Иногда говорят даже о «феноменологических» теориях, когда удовлетворяются установлением некоторых функциональных математических отношений (зачастую весьма искусственных), позволяющих связать некоторые явления с другими без всякой возможности снабдить эти математические связи какой-либо физической интерпретацией.
Несмотря на все это, мы можем сказать, что в самом широко принятом смысле, во всяком случае как он кодифицирован в специальной литературе по философии науки, «теория» означает нечто, предложенное с целью дать объяснение. В частности, этот смысл вполне соответствует общему понятию науки, разработанному западной цивилизацией, где, как мы видели, наука всегда понималась как обеспечивающая интеллектуальную форму познания, способную указывать основания своих утверждений.
7.1.1. Законы и гипотезы
Только рассматривая их специфическую цель, или интенцию, мы можем получить какое-то пояснение различия между законами, гипотезами и теориями – различия, которое нельзя установить на базе чисто лингвистических или логических критериев. Простой, но эффективный способ провести это различение – сказать, что формулировка законов имеет (в науке) интенцией выразить, что нечто имеет место, или выразить, «каковы вещи» («как обстоят дела»), в то время, как гипотезы (понимаемые в строгом смысле) и теории стремятся выразить, почему нечто имеет место. В этом смысле можно также сказать, что законы имеют «фактуальный» характер (они суть, так сказать, «общие факты природы»), тогда как гипотезы и теории имеют «концептуальный» и «предположительный» характер (для строгости надо было бы сказать, что гипотезы имеют «фактуально-предположительный» характер, т. е. они суть обоснованные «догадки» об эмпирическом положении дел). Поскольку объяснение в общем смысле есть объяснение фактов, будет правильным сказать, что одной из основных задач, гипотез и теорий является объяснение законов. Мы сказали «одной из основных задач», чтобы не забыть о том, что теорию можно использовать и для объяснения единичных явлений (черта, позволяющая нам сохранить понятие теории, т. е. объяснительной интеллектуальной конструкции, также и в случае многих «гуманитарных» наук, в которых предметом могут быть единичные события, объекты и положения дел). Конечно, в случае естественных наук изолированное событие не имеет практически никакого интереса, и во всяком случае для него не будет предложена никакая теория, а разве что применена для его объяснения. В этих науках теории предлагаются для объяснения классов событий, регулярно происходящих при подходящим образом определенных обстоятельствах, и являющихся ни чем иным, как референтами эмпирических законов. Поэтому действительными «фактами» естествознания являются эмпирические законы (даже «базисные высказывания» Поппера, благодаря тому, что они должны устанавливаться путем повторной интерсубъективной проверки, являются выражением эмпирических законов, хотя он и не пользуется этим термином для их обозначения).
Это различение законов и теорий отнюдь не ново, но оно принадлежит к традиции, довольно прочной установившейся, но затем прерванной с наступлением в философии науки «лингвистического поворота». Чтобы убедиться в этом, достаточно заглянуть в «Физика: Элементы» Кэмпбелла (1920), из которой мы сейчас процитируем несколько ясных и четких высказываний, тем более значимых, что в них говорится о законах и гипотезах как пропозициях (что означает, что его подход совместим по крайней мере с некоторым вариантом высказывательного взгляда на теории, хотя Кэмпбелл совершенно чужд этому философскому направлению). Действительно, Кэмпбелл говорит:
Законы – это высказывания, утверждающие отношения, которые могут быть установлены с помощью экспериментов или наблюдения… утверждаемые отношения, если и не всегда те же самые, всегда имеют некоторую общую черту, которую можно назвать «единообразием ассоциации (pp. 38–30).
Еще одно его интересное замечание: «термин “закон” приложим только к отдельным высказываниям, которые могут быть адекватно выражены одним грамматическим предложением или математическим уравнением» (p. 44). Интерес этого замечания кроется в том, что Кэмпбелл не ограничивает выражение закона математическими уравнениями, так что если мы последуем Кэмпбеллу, мы сможем даже принять логико-эмпиристский способ выражения эмпирических законов, т. е. как общих предложений вида (х)(P(x)→Q(x). Было корректно подчеркнуто, что эти обобщения представляют собой очень бедные примеры фактических законов физики (которые вряд ли можно сравнивать с такими высказываниями, как «все вороны черные»). Во всяком случае, можно использовать даже такие рудиментарные примеры, поскольку они представляют собой «отдельные грамматические предложения», цель которых – «утверждать отношения, которые могут быть установлены экспериментом или наблюдением». Тот факт, что эти предложения имеют «грамматическую» форму условных, не делает их гипотезами, поскольку это зависит от интенции, а не от формы предложения, а интенция в данном случае явно состоит в том, чтобы утверждать нечто, а не предполагать нечто.
