Вопрос о референциальной направленности экспериментов требует некоторых уточнений. Первая приходящая в голову, но обманчивая мысль состоит в том, что эксперимент приводит нас в непосредственный контакт с референтами теории, в том смысле, что он дает нам возможность наблюдать их. Такой случай не исключается полностью на этапе предварительных шагов, когда проверяются простые предположения элементарных теорий. Однако такие случаи скорее составляют исключения и не слишком интересны. В случае всех зрелых естественных наук эксперименты не дают нам возможности непосредственно наблюдать намеченные (intended) референты теории, т. е. те объекты, «о которых говорит» теория (такие как, например, элементарные частицы). В этих случаях эксперименты дают нам только «гарантию референции», которая обычно является косвенной, но надежной, как мы объяснили в ходе длительного обсуждения «реальности ненаблюдаемых». Очень простой пример может помочь прояснить этот вопрос. Фотография, которую я вижу, является для меня надежной гарантией референции касательно существования изображенных на ней лица или здания, хотя я фактически не вижу ни этого лица, ни этого здания, а только их фотографию. Почему? Потому что в обычных обстоятельствах невозможно сделать фотографию чего-то несуществующего, а кроме того, фотография обычно воспроизводит много оптически различимых черт объекта; кроме того, у нас в принципе имеются альтернативные способы проверить «подлинность» фотографии. Конечно, существует возможность фабрикации «фальшивых» фото, или же фотографий «истинного» объекта, но в таких особых условиях, что они дают искаженный образ его. Однако тщательное изучение фотографии и обстоятельств, при которых она была получена, а особенно сравнение ее с другими фото, снятыми другими людьми при других обстоятельствах (а также, возможно, учет информации, полученной из других источников, таких как письма или записи), может усилить «гарантию референциальности» практически вплоть до несомненности. Даже из этого элементарного примера ясно, что с каждой претензией на референциальность, выходящей за пределы простого свидетельства о непосредственно данном, связано непренебрежимо малое количество исходных предположений. Некоторые из них касаются фактических обстоятельств, другие являются фрагментами причинных объяснений, третьи – набросками «теорий» в широком смысле.
В случае точных наук ситуация подобна обычной жизни с некоторыми усложнениями и некоторыми упрощениями. Усложнения определяются тем, что поиск референциальных гарантий (т. е. планирование экспериментов) связан с очень утонченными теоретическими, математическими и технологическими механизмами и со всеми нужными для их использования умениями. Упрощение же состоит в том, что затрагиваются только немногие аспекты реальности, так что направление, в котором следует вести исследование, определяется проще, а пределы возможной неоднозначности более ограничены. После этих уточнений должно быть ясно, в каком смысле можно сказать, что эксперименты имеют референциальную направленность: они показывают те эмпирические черты, которые мы ожидаем видеть как следствия некоторых свойств наших референтов и которые мы можем понять только как такие следствия
[388].
Подчеркнем, что, поскольку всякий эксперимент по необходимости является лишь очень ограниченным логическим следствием теории, обеспечиваемая им гарантия референции или ее опровержение могут касаться только ограниченной части теории. Другими словами, там, где один позитивный результат гарантирует, что по крайней мере некоторые части теории имеют референцию, много таких результатов гарантируют, что ее имеют несколько ее частей – хотя в последнем случае остается еще неясным, имеет ли такую гарантию вся теория в целом. Симметричным образом, надо сказать, что один или более отрицательных результатов доказывают, что у некоторых аспектов теории нет референции, но это не исключает, что у других аспектов теории она есть. Этот способ смотреть на вещи, как кажется, лучше объясняет хорошо известные факты, что конечного числа «подтверждений» недостаточно, чтобы назвать теорию истинной, в то время как и конечного числа «фальсификаций» на самом деле недостаточно для объявления ее ложной. Эти факты обычно объясняют, рассматривая научные теории как эквивалент логической конъюнкции высказываний, – точка зрения, оказавшаяся неудовлетворительной в нескольких отношениях. Согласно отстаиваемому здесь подходу, теорию можно скорее рассматривать как более или менее верное представление ее намеченных (intended) референтов. Оно никогда не может быть полностью верным (по причинах, которые мы уже обсуждали, говоря о «кодировании» и «экземплифицировании»), но это не означает отказа от него до тех пор, пока оно считается достаточно верным. Эксперименты существуют именно для того, чтобы сделать такое решение возможным.
7.1.5. Другие аспекты взаимозависимости теорий и экспериментов
С учетом сделанных разъяснений мы можем попытаться охарактеризовать роль теорий и экспериментов с помощью других различений, например сказав, что теории описывают «возможные миры», в которых могут происходить известные явления (т. е. данные), тогда как эксперименты пытаются выделить тот «реальный мир», которому они принадлежат. Они делают это, идеальным образом исключая те из возможных миров, которые хотя и имеют значение, не имеют референции в намеченной (intended) области объектов. Если мы рассмотрим ситуацию таким образом, мы сможем лучше оценить тот факт, что теории всегда внутренне гипотетичны. Эту черту (как мы уже отмечали) часто рассматривают как выражающую тот факт, что мы никогда не можем быть уверены в их истинности. Но, кажется, лучше признать, что гипотетичность теорий означает, что они выражают возможности, но внутренне неспособны на большее, потому что задача перехода от возможности к реальности принадлежит другому, т. е. экспериментам.
