Мы не хотим обсуждать здесь, является ли это правильной или единственно возможной интерпретацией уравнений квантовой теории. Но мы допустим, что это так, и заметим, во-первых, что понятие вероятности употребляется здесь в стандартном онтологическом смысле, т. е. как вероятность того, что некоторый электрон занимает во время t0 положение х0. Но что теперь можно сказать об истинности? Чтобы ответить на этот вопрос, мы должны учесть, истинность какого предложения ставится под вопрос; и здесь мы должны быть аккуратны и открыто признать, что речь идет не о самом материальном предложении, а о том, что это предложение говорит, т. е. о его пропозиции, как мы уже подчеркнули в предыдущем разделе.
Какую пропозицию выражает предложение, определяется, так сказать, не автоматически, но зависит от принятой нами интерпретации. Из этого следует, что если мы придаем некоторым предложениям квантовой теории вероятностную интерпретацию, тогда то, «о чем они говорят» – это не события, а вероятности событий или события плюс вероятности. Следовательно, чтобы увидеть, истинно ли это предложение, мы должны проверить, действительно ли это событие происходит с указанной вероятностью; если да, то это предложение истинно, если нет – ложно. Как хорошо известно, способы проверки вероятностных высказываний обычно связаны с учетом относительных частот, которые часто могут переводиться в соображения о подходящем интервале определенной величины. В случае нашего примера вероятность p (0 ≤ p ≤ 1) найти электрон во время t0 в положении x0 должна быть переведена в высказывание, что мы найдем во время t0 электрон в соседстве радиусом r0 от x0. Если мы найдем электрон в этом соседстве, мы скажем, что вероятностное предложение было истинным, в противном случае – ложным.
Другой (к сожалению, широко распространенный) способ говорить об этом, согласно которому предложение, что электрон находится в x0 во время t0, не истинно, а только наделено вероятностью p, неверен, поскольку он несовместим с интерпретацией предполагаемого им предложения. Мы не можем заявлять, что предложения квантовой теории выражают вероятности, а затем оценивать их истинностные значения, как если бы они были просто высказываниями о событиях. Это становится еще яснее, когда мы учтем, что не только ненаступление изолированного события не опровергает вероятностного предложения о нем, но и наступление его не подтверждает этого предложения. Фактически, если это событие происходит, например, только два раза в серии из сотни испытаний, а вероятность, приписываемая этому событию рассматриваемым предложением, была 90 %, мы должны будем сказать, что предложение было ложным, хотя оно фактически наступило. Мы можем поэтому заключить, что даже эта вторая интерпретация вероятности, согласно которой она есть просто добавочная черта, предицируемая о референтах предложений, оставляет истинность научных высказываний и теорий в неприкосновенности, поскольку не заменяет требование «истинности» требованием «вероятности», а только указывает, что мы приглашаемся посмотреть, «истинно ли, что вероятно, что» такое-то событие происходит.
8.1.3. Теоретические положения науки не могут считаться истинными, а только обоснованными
Анализ, проведенный на предыдущих страницах, может быть почти полностью принят, не приводя согласных с ним к выводу, что все научные предложения, содержащиеся в принятой теории, истинны. Например, Альвин Димер, почти полностью согласный с различением субстантивного и адъективного понимания «истинности», согласился бы также и с тем, что только адъективное использование, применительно к предложениям, может приниматься в соображение в науке. Тем не менее он утверждает, что не все научные предложения могут считаться истинными согласно этому адъективному пониманию. Следуя тезису, защищавшемуся еще Гансом Рейхенбахом, он говорит, что только предложения эмпирического характера могут считаться истинными, тогда как теоретические предложения в лучшем случае могут считаться только оправданными
[404]. Этот тезис понятен в случае Рейхенбаха, который был довольно грубым эмпириком и отождествлял истинность с неопозитивистским требованием эмпирической верификации, которое, конечно, не может распространяться на теоретические предложения. Это не так легко понять в случае таких людей (как, например, Димер), которые не разделяют этого эмпиристского догмата. Поэтому мы рассмотрим этот вопрос достаточно подробно.
Рассмотренный вплоть до его решающего шага, этот вопрос может быть сведен к вопросу о том, применимо или нет определение истинности к теоретическим предложениям. Ответ кажется следующим: хотя достаточно бесспорно, что в случае отдельных эмпирических предложений референт имеется, для теоретических предложений это не так. Отсюда следует, что мы не можем дать «осмысленное применение» («sinnvolle Verwendung», как говорит Димер) понятию истинности. Заметим, что не утверждается, что мы не можем знать, истинные теоретические предложения или нет, или они ни истинны, ни ложны в смысле наличия некоторого рода промежуточного статуса между истинностью и ложностью, но именно что они лежат за пределами области применения понятий истинности и ложности. Это сразу же подтверждается тем, что на тех же основаниях утверждается, что их нельзя считать ложными, например, на основании «фальсификации» в смысле Поппера. Потому что фальсификация сводится к признанию ложности базисного предложения (т. е. эмпирического предложения), выведенного из рассматриваемого теоретического предложения. Это правильно и возможно, и все-таки – говорит Димер – это не означает, что данное теоретическое предложение оказалось ложным, но только что оно незащитимо, неоправданно или что-то в этом роде.
В случае теоретических предложений основанием для этого приводящего в некоторое недоумение тезиса является, как мы только что сказали, то, что они, как утверждается, лишены необходимого свойства иметь референт, и это не столько потому, что они не содержат эмпирических терминов, а потому, что их структура такова, что их значение с необходимостью выходит за пределы любой возможной «данности».
Эти два основания мы должны рассмотреть по отдельности. Если мы считаем предложение теоретическим потому, что оно содержит теоретические понятия, мы будем отрицать наличие у него референта, поскольку мы утверждаем, что теоретические понятия не имеют референтов, а это есть то эмпиристское возражение, которое мы опровергли в разд. 4.5.6. (Не забудем, что положительный ответ на вопрос, истинны ли научные предложения, влечет за собой приписывание референтов также и теоретическим понятиям.) Поэтому было бы наивно и предрешало бы вопрос принять саму рассматриваемую проблему за решенную отрицательно.
Рассмотрим теперь те ситуации, в которых некоторые философы квалифицируют предложение как теоретическое потому, что оно эмпирически не проверяемо, хотя и содержит только эмпирические предикаты. Самым типичным (хотя и не единственным) примером является эмпирическое обобщение, такое как «все во́роны черные», которое непроверяемо в силу невозможности проверить всех воронов. А это так потому, что ни при каких обстоятельствах невозможно подумать, что все вороны могут быть представлены нам на проверку, а это автоматически означает, что они не могут быть референтами (вспомним отождествление «референта» и «данного», введенного в предшествующих обсуждениях), необходимыми для определения наших предложений как истинных или ложных. Как можно видеть, это не имеет никакого отношения к предрассудкам эмпиристского характера против теоретических терминов, а только к внутренней структуре одного (очень простого) теоретического предложения.
