Отсюда следует, что допущение того, что наши теории окажутся ложными когда-то в будущем, автоматически предполагает, что они ложны уже сейчас. И значит, наука не может быть ничем, кроме как вечным собранием ложностей, а не истин. Из-за своего желания избежать этого пессимистического взгляда на историю науки, Поппер предложил свою концепцию правдоподобности, или приближения к истине, которую можно определить как попытку объяснить, как можно приблизиться к истине, оставаясь в ложности.
Мы можем немедленно опровергнуть по крайней мере одну формулировку этого возражения, напомнив, что она предполагает субстантивное понятие истины, которое уже оказалось несостоятельным по крайней мере в случае научных теорий. Это так, в частности, применительно к формулировке Поппера, которую мы только что напомнили. Мы не утверждаем, однако, что это возражение непременно предполагает такое понятие истины. Его можно сформулировать в терминах корректного отношения между предложениями и реальностью, содержащегося в принятом нами определении истины. Именно в ответ на этот точно сформулированный вопрос подходы, сформулированные в нашей работе, объединятся и дадут то, что мы считаем решением всей проблемы истины в научных предложениях, или, для краткости, «научной истинности».
Центральным пунктом нашей аргументации будет точная оценка тезиса (необходимую основу которого мы заложили в предшествующих разделах), что научная истина всегда есть истина относительная, в том смысле, что всякое научное предложение всегда истинно (или ложно) «о» специфических объектах, составляющих специфическую область теории, в которой имеет место это предложение. Это замечание уже побудило нас уточнить, что этими объектами являются референты рассматриваемого предложения; и этот факт побудил нас модифицировать неоднозначное высказывание, согласно которому истинность состоит в соответствии между предложением и реальностью, сказав вместо этого, что истинность состоит в отношении между предложением и его предполагаемыми (intended) референтами.
Мы назвали первое из этих предложений неоднозначным не потому, что неверно говорить, что истинность состоит в отношении между предложением и реальностью, а потому, что этого недостаточно. Хотя референты, конечно, реальны, не все реальное является референтом некоторого данного предложения. Коль скоро этот факт признан, вечность истинности будет выражаться не в той форме, которую мы (преднамеренно) использовали выше, а в этой новой форме, которая, кстати, не предполагает теории истинности как соответствия (которой слишком легко найти место в приведенной выше форме), – форме условного высказывания:
если предложение не изменяется, и его референты не изменяются, то его истинность (или ложность) не изменяется.
Наша проблема получила теперь точную формулировку. Чтобы понять, действительно ли фальсификация научных теорий ставит под вопрос их истинность (что на первый взгляд кажется тавтологически очевидным), мы должны посмотреть, как они ведут себя по отношению к указанному выше условию. Ясно, что ложность предложения S, о котором утверждалось, что оно истинно в некоторой данной теории, не может быть доказана в этой самой теории, по крайней мере почти во всех известных случаях. Другими словами, не только невозможно фальсфицировать «непосредственно истинное» предложение в теории, в которой оно является протокольным предложением, но столь же невозможно доказать, что некоторое теоретическое предложение в одно и то же время истинно и ложно в одной и той же (непротиворечивой) теории. Далее, трудно также теоретическому предложению быть фальсифицированным посредством неожиданного нового эмпирического предложения, несовместимого с ним. Мы допустим такую возможность, поскольку, в конце концов, ошибки в науке возможны, как и везде. Но в чем состоит научно значимый эффект утверждения, что некоторое теоретическое предложение ложно? Он состоит попросту в том, что противоречащее ему предложение истинно. Но это новое предложение, также теоретическое и несовместимое с S в рассматриваемой теории, по необходимости должно быть утверждаемым в некоторой другой теории.
Заметим, что мы рассматриваем случай, когда S объявляется ложным, а не просто, так сказать, «проблематичным». Например, представим себе, что S противоречит некоторое эмпирическое предложение Е; с этого момента суждение об S откладывается. Может случиться, что с помощью какой-то добавки, поправки или каких-то изменений более или менее ad hoc мы сможем устранить затруднение и сохранить S в теории. Может даже случиться, что мы оставим ситуацию в некоторого рода лимбе, надеясь избавиться от затруднения позднее. И только если мы найдем другую теорию, которая будет считаться более удовлетворительной, чем принятая ранее, мы действительно скажем, что S было признано ложным, и отвергнем его. Другими словами, мы не только утверждаем, что истинность, но и что ложность должны сопровождаться в науке основаниями; а их могут дать только теории. Заметим, что мы сейчас говорили об отвержении предложений, а не теорий, учитывая то, что мы говорили при обсуждении герменевтического измерения науки. Это значит, в частности, что отказ от одного теоретического предложения может повлечь за собой такую перестройку теории, которая оставит ее в рамках принятой «модели», или гештальта.
Мы можем столкнуться с трудностями в связи с нашим условием вечной истинности; действительно, пусть S имеет форму Ра; чтобы сказать, что Ра истинно в теории Т и ложно в теории Т0, нам надо знать, что Ра согласуется со своим референтом в теории Т и не согласуется со своим референтом в теории Т0. Но это бросает вызов вечной истинности S, только если мы можем показать, что S – та же самая пропозиция (а не только то же самое предложение!) в Т и Т0, и что референт предложения Ра – также тот же самый референт в обоих этих случаях. Именно это условие вряд ли выполняется во всех известных случаях. Как мы уже объясняли ранее, понятия, обозначаемые посредством Р и а, вряд ли те же самые в обеих теориях, а следовательно и значение S должно измениться. Это предполагает, что и предложение уже не то, и мы должны заключить, что некоторое новое предложение, так сказать, «похожее» на S, оказалось доказанно ложным в Т, оставив S (навечно) истинным в Т. Именно это утверждают сторонники «нагруженности теорией», поскольку для них (бесспорная) изменчивость значения полностью применима также и к референциальным понятиям. По причинам, уже подробно разъясненным, мы не можем подписаться под этим мнением и можем признать, что истинность сохранена в обеих теориях, только если сохраняется идентичность референтов и обе теории просто выражают некоторые взаимно дополнительные точки зрения на них (ситуация, в общем, неизвестная в прошлом, но навязанная квантовой физикой). Помимо этой возможности мы должны также принять во внимание возможность того, что референт уже не тот же самый, хотя и обозначается теми же словами.
Мы уже знаем, что так бывает, когда операциональные понятия получают другое операциональное определение, и мы не будем повторять здесь то, что было уже разъяснено в другом месте. В этом случае еще более очевидно, что S, будучи «о» разных объектах в этих двух теориях, может быть истинным в одной и ложным в другой, не нарушая вечности истинности данного предложения о данных объектах. (Точнее, следовало бы сказать, что это предложение уже не применимо в новом референциальном контексте; но для нашей аргументации нам не нужно быть столь строгими.)
