Все, что мы сейчас говорили, исходило из нереалистического допущения, что можно «фальсифицировать» отдельное предложение. Но обсуждения в соответствующей литературе с избытком показали, что этого практически никогда не бывает и что только теории в целом могут приниматься или отвергаться. Принимая это во внимание, мы должны признать, что условие вечной истинности всегда выполняется, поскольку две теории всегда различны, так что они либо порождают непроблематическую ситуацию, сравнимую с той, когда два предложения «дополнительно» истинны для одного и того же референта, либо еще менее проблематическую ситуацию двух предложений, истинных о двух разных референтах. Следовательно, наш вывод, способный вызвать недоумение, состоит в том, что никакая фальсификация теории невозможна, и таким образом мы опровергаем все возражение.
Мы рассмотрим, однако, некоторые очевидные реакции на этот вывод, который, как кажется, полностью опрокидывает попперовский фальсификационизм. Например, в действительности ли мы верим, что птолемеевская астрономия все еще верна, что корпускулярная теория света не была опровергнута экспериментальными данными о скорости света, что ньютоновская механика не была опровергнута релятивистской и квантовой механикой и т. д.? Наш ответ состоит в том, что эти теории были опровергнуты в той мере, в какой они считались говорящими о «вещах», но они все еще верны, если их оценивать корректно на основании того, что они говорят о своих «объектах». Например, птолемеевская астрономия на самом деле содержала гораздо больше того, что можно было «объективно» утверждать на основании критериев референциальности, доступных в то время, когда она была принятой (которыми были наблюдение невооруженным глазом и некоторые геометрически-астрономические инструменты). В частности, самый знаменитый догмат этой астрономии, касающийся «внутреннего» или «абсолютного» состояния движения Солнца и Земли, включал полностью неоперациональный предикат, поскольку наблюдаемыми были только относительные движения Земли, Солнца, Луны и звезд, а они очень хорошо объяснялись и объясняются этой астрономической теорией. Фактически, мы все еще используем ее для ограниченных целей, для которых имеют значение только эти аспекты астрономической реальности (например, когда мы составляем календари, назначаем встречи, например, на закате и т. д.). Это объективное содержание остается неизменным в последующих астрономических теориях, которые только модифицируют общие концептуальные рамки птолемеевской теории в соответствии с процессом, рассмотренным нами при обсуждении проблемы смены теорий
[409].
Нечто подобное можно сказать о корпускулярной и волновой теориях света. Корпускулярная теория хорошо объясняла многие аспекты этой «вещи» и была отвергнута только потому, что, как оказалось, некоторые другие аспекты света ускользнули из ее «концептуального пространства» и потребовали нового. Эти новые концептуальные рамки были ошибочно сочтены исчерпывающими эту «вещь», и мы знаем, что пришлось вернуться к обеим этим концептуальным рамкам и скомбинировать их, чтобы объяснить известные сегодня оптические явления. Мы можем поэтому сказать, и что корпускулярная теория была (и остается) истинной о корпускулярных аспектах света (или о свете, рассматриваемом с корпускулярной точки зрения, или, еще лучше, объектифицированном посредством корпускулярных предикатов), и что волновая теория была (и остается) истинной о волновых аспектах света, и наконец, что наша нынешняя корпускулярно-волновая теория света истинна о свете, как мы его объектифицируем в современной физике. Важно в этом комментарии то, что мы намекаем здесь на идею, с которой уже встречались при обсуждении вопроса о смене теорий, т. е. с мыслью, что через некоторое время объектификация достигает своих «пределов» и, не будучи доказанно ложной, становится доказанно частичной, т. е. не исчерпывающей реальность. Заметим, что тем самым мы не утверждаем, что каждая отдельная теория должна иметь дело с отдельной реальностью (это было бы что-то вроде фейерабендовского «эпистемологического реализма»), но что им приходится иметь дело с разными аспектами, или атрибутами, реальности, что мы можем выразить точнее, сказав, что каждой теории приходится иметь дело с разными референтами, что приводит к различным объектификациям реальности. Скажем сразу же, что, во всяком случае, эта «частичная истина» не имеет ничего общего с приближением к истине или к «приближенной истинности» того рода, который мы уже обсуждали. На самом деле она имеет значение «полной истинности на частичной области». Упоминание о проблеме приближения приглашает нас обсудить третий из приведенных выше примеров. Часто говорят, что переход от ньютоновской к релятивистской или к квантовой механике представляет прогресс в той мере, в какой последние две являются лучшими приближениями, нежели первая (или, аналогично, говорят, что ньютоновская механика составляет только первое приближение по сравнению с точной, или по крайней мере более точной, формулировкой истины, которой мы достигаем в двух последних теориях). Аргументы, выдвигаемые в поддержку этого тезиса, хорошо известны, и их нет нужды приводить здесь.
Однако мы не можем согласиться с этой интерпретацией по двум причинам. Во-первых, она более или менее совпадает с такими неприемлемыми доктринами, как эпистемологический дуализм (к реальности, «скрытой» за явлениями, можно только неограниченно приближаться бесконечной цепью дальнейших аппроксимаций) или субстанционалистская теория истины (новая теория ближе к недостижимой истине, чем старая). Во-вторых, она совершенно неправильно представляет то, что мы уже объяснили, когда сказали, что теории не приближаются более или менее верно к точному знанию об одном и том же объекте, а занимаются разными объектами. (Так что, например, теория газов Ван-дер-Ваальса занимается газами, состоящими из атомов, имеющих объем, тогда как теория, использующая модель идеального газа, относится к газам, состоящим из атомов, не имеющих объема). Этот второй пункт даст нам возможность пояснить, каким образом порядок аппроксимации входит в определение объекта.
Этот тезис является прямым следствием нашей общей точки зрения, согласно которой научные объекты «вырезаются» из вещей операциональными предикатами, определяемыми на основе операциональных процедур. Каждая операциональная процедура задается (или, лучше сказать, характеризуется) определенным порядком аппроксимации, или маржей ошибки. Это особенно очевидно, когда операции выполняются с помощью конкретных инструментов, как в физике, где хорошо известно, что некорректно говорить, что значение измеренной величины оказалось равным х, поскольку нужно всегда говорить об х±е, где е есть маржа ошибки применяемой процедуры измерения. Это значит, в частности, что нет смысла проводить измерения, приводящие, например, к значению длины измеряемого тела, равной 5,00021 см, если инструмент, на использовании которого основан расчет длины, допускает маржу ошибки не менее одного миллиметра. Предполагаемая точность приведет только к бессмысленному высказыванию. И когда мы говорим «бессмысленному», мы хотим быть понятыми буквально, поскольку, если значение операционального предиката вводится посредством измерения, ограниченного определенным порядком приближения, ясно, что мы не используем это значение (или неправильно используем его), если делаем вид, что оно связано с другим порядком приближения. Короче: порядок приближения есть интегральный компонент референциального аспекта объективности.
