Чтобы эффективно провести процедуры объектификации, операции, т. е. инструменты и способы их применения, также должны рассматриваться как «данные» всеми субъектами, пытающимися общаться через их посредство. Это так просто потому, что нельзя себе представить, что два субъекта могут прийти к согласию о чем угодно, не имея уже общего базиса своего согласия. Такой базис, как мы уже объясняли, представлен широким спектром фонового знания, которое должно приниматься как данное, прежде чем субъекты начнут проверять свои понятия. Это значит, что инструменты и фоновое знание не объектифицируются внутри данной науки, а скорее лежат вне этой конкретной объектификации, поскольку они представляют условия ее установления. Все это сводится к тому, что объективность действует между двумя полюсами, ни один из которых ей не принадлежит. Эти полюсы образованы двумя видами «данных», которые должна предполагать любая объектификация. Только в рамках этих предпосылок может интенция проведения интерсубъективного исследования стать эффективной.
Уже сам тот факт, что мы неизбежно приходим к разговору об условиях и предпосылках, указывает на неабсолютность знания, связанного с этими условиями и предпосылками. Эта неабсолютность была бы устранена, только если бы такие условия и предпосылки определялись некоторого рода внутренней необходимостью, но мы знаем, что это не так, поскольку даже «вещи», как мы подчеркивали, таковы не «в себе», но только относительно. Мы уже имели возможность подчеркнуть «возможный» характер любой научной объектификации, т. е. то, что всякая такая объектификация не имеет внутренней необходимости, а только характер «исторической детерминированности».
В результате этого могут возникнуть два интеллектуальных требования. Одно – потребность искать возможность получить абсолютное знание в собственном смысле. Хотя такое требование сегодня выражается не слишком часто, оно на самом деле играет существенную роль на экзистенциальном уровне. Мы вернемся к этому в заключительной главе в связи с вопросом об отношении науки и метафизики. Второе требование состоит в том, что «ставятся под вопрос» условия некоторой конкретной научной объектификации. Эту радикальную возможность (и законность) постановки под вопрос можно выразить, сказав, что всякое научное высказывание опровержимо, и если какое-то высказывание предлагается как абсолютно неопровержимое, оно не научно по этой самой причине. Анализом этого аспекта науки мы займемся далее.
Заметим, однако, что остается неясным, как нечто, что не является истинностью (т. е. оправданность) может стать в пределе тождественным с истинностью. Кажется, что в позиции Патнема кроется некоторое смешение истинности и несомненности.
Глава 9. Контекст занятий наукой
9.1. Наука и общество
Начиная с 1960-х гг. в философии науки начало развиваться «социологическое» направление, которое с тех пор стало очень влиятельным, несмотря на активную оппозицию некоторых весьма влиятельных философов. Как и у «лингвистического поворота» у этого «социологического поворота» есть свои сильные и слабые стороны. Это зависит от интерпретации его ключевого тезиса – социальной зависимости науки.
Для лучшей оценки различных аспектов этого вопроса может быть полезным краткое описание исторических причин доминирующего влияния этого взгляда. Они представлены почти случайным слиянием двух разных культурных потоков: неомарксизма в континентальной Европе и социологии знания в Соединенных Штатах. Европейские неомарксисты утверждали (по причинам, которые будут разъяснены позже), что наука относится к «идеологии» данного общества в смысле, придуманном Марксом и Энгельсом, т. е. продукту экономической структуры этого общества, в котором господствующий класс использует интеллектуальные и институциональные средства для защиты и легитимизации своих привилегий. Поскольку неомарксизм был весьма влиятелен в некоторых странах Западной Европы в течение по крайней мере трех десятилетий, доктрина социальной зависимости науки также широко распространялась там
[410].
Второе течение, т. е. социология знания, было провозглашено Карлом Маннгеймом в 1929 г. в его книге «Идеология и Утопия», в которой он исследовал социальную зависимость формы и содержания нашей когнитивной деятельности вообще
[411]. Он утверждал, однако, что на математику и естественные науки эта «экзистенциальная детерминация» не влияет. Противоположный взгляд возник, однако, со «Структурой научных революций» Томаса Куна 1962 г., которая в некотором смысле предложила социологический взгляд на науку. Точнее, книга Куна была основана на историко-социологическом подходе и ставила вопросы, безусловно релевантные для философии науки; однако упор, который он делал на зависимость «парадигм» от принятия данным «научным сообществом», ввел в философию науки «микросоциологическое» измерение, довольно необычное в то время. Поскольку академическая сила и влияние социологии (вообще и социологии знания в частности) были твердо установленным фактом в англо-американском мире, налицо были оптимальные условия для роста влияния социологического подхода к науке в течение следующих десятилетий
[412] в то самое время, когда неомарксистские круги отстаивали этот подход по другим причинам.
Таковы, очень вкратце, факты, объясняющие «удачу» социологического взгляда на науку. Но их, конечно, недостаточно для того, чтобы оценить его достоинства и возможные ограничения. Некоторые из его достоинств нетрудно признать, и их можно суммировать, сказав, что социологическое исследование науки может открыть новые горизонты и привести к интересным результатам. В частности, то, что говорилось в этой книге об исторической детерминированности научной объективности и историческом измерении науки, явно включало также социологические компоненты, поскольку «история» понималась не только как ссылающаяся по существу на прошлое, но как означающая весь контекст жизни и деятельности человека во все времена. Следовательно, ограничения и возражения могут вызвать не социологические соображения сами по себе, а возможные последствия таких соображений. Обычно их вызывает «абсолютизация» социологического подхода, пытающаяся свести к нему все формы изучения науки с соответствующим сведением всех аспектов науки к социальным факторам. В частности, мы должны отличать последствия этого подхода на когнитивном и на практическом уровнях, а также учесть отношения между индивидуальным и коллективным вкладами в рост науки.
9.1.1. Является ли наука социальным продуктом?
Теперешнее «преуспеяние» социологического взгляда на науку является проекцией гораздо более общего характерного для нашего времени подхода – рассматривать человеческие достижения как результат коллективных усилий, а не как вклад исключительных личностей. Историческое развитие науки – традиционно рассматривавшееся как результат титанических усилий немногих исключительных личностей – стало рассматриваться вместо этого как нечто вроде грандиозного монумента, выросшего благодаря накоплению новых открытий, сделанных почти анонимно легионом «нормально» одаренных ученых. Обе точки зрения критиковались за недостаточное понимание подлинной социальной природы науки, которую нельзя приравнивать к тому простому факту, что она является «коллективным» предприятием. Действительно, наука есть не столько «работа» многих индивидов, сколько «результат» многих культурных экономических и политических факторов, чья сложная структура образует социальную среду, определяющую форму и содержание самой «научной» работы
[413]. Принятие этой точки зрения также осудило как устаревший и недостаточный логико-эмпирический анализ научных теорий, который упрекали за то, что он сделал из науки нечто фиктивное и абстрактное, в результате чего не смог объяснить ее реальное динамичное развитие
[414].
