В области истории науки внимание к «гигантам» сменилось интересом к терпеливому исследованию меньших вкладов, к работам, выполненными менее известными исследователями, принадлежащими к научным сообществам, непосредственно предшествовавшим или современным великим гениям, на подготовительных шагах и общих идеях, которые великие открытия могли использовать как плодотворную почву. Это направление совершенно естественным образом привело к концепции науки как социального продукта. Это выражение двусмысленно, поскольку, понимаемое буквально, оно должно означать, что общество может что-то производить, в то время как общество есть абстрактное сущее и только индивиды могут производить вещи. Более разумным значением будет то, согласно которому общество обеспечивает необходимые условия для науки. Опять-таки эти условия не должны пониматься как необходимые и достаточные для существования и развития науки. Не только отдельные социальные факторы не могут считаться достаточными (это очевидно), но они не могут считаться и необходимыми в строгом смысле (это означало бы, что без некоторого специфического фактора некоторое конкретное направление развития науки было бы невозможным).
Все это означает, что мы не можем рассматривать влияние общества на науку по детерминистской схеме. Это влияние имеет характеристики той исторической определенности, о которой мы говорили ранее и которая не сводится к исторической детерминации, как мы там объяснили. Соответственно, ни один из отдельных взглядов на науку недостаточен для объяснения всей ее природы. Кроме того, концепции, рассматриваемые сейчас как устаревшие, содержат некоторые правильные аспекты, которыми нельзя пренебрегать. Наука, конечно, предполагает некоторого рода внутреннее, кумулятивное накопление знаний, она организована согласно некоторым логическим и методологическим правилам, и она обязана своим ростом необычайным импульсам, получаемым от необычайно талантливых личностей, хотя вклад, вносимый в ее прогресс научным сообществом в целом, социальной и культурной средой, материальными условиями общества и т. д., играет свою роль, которую мы можем определить как множество благоприятных предварительных условий.
9.1.2. Когнитивные аспекты социальной контекстуализации науки
Одним из самых критикуемых последствий социологистической концепции науки, поддерживаемым некоторыми представителями этой доктрины, был отказ от научной объективности. «Социальная зависимость» науки интерпретировалась как социальный релятивизм, очень похожий на культурный релятивизм, защищаемый в других контекстах. Согласно этому взгляду, некоторый данный социальный или культурный контекст характеризуется, в частности, своими собственными интеллектуальными категориями, включая концептуальные схемы, а также схемы выводов, модели объяснения, синтетические интерпретации, глобальные мировоззрения и т. д. Поэтому в любом обществе реальность есть попросту результат конструкции, определяемой вмешательством этих когнитивных факторов; и было бы наивным полагать, что эта реальность есть нечто существующее в себе и наделенное своими собственными объективными чертами.
Это, конечно, ключевой момент для всей точки зрения, представленной в данной книге, которая защищает понятие научной объективности как нечто такое, что влечет относительность научного знания, но в смысле отнесенности к специфическим объектам, а не к когнитивным установкам. Мы уже обсуждали, однако, достаточное количество моментов, позволивших нам признать частичную законность социологического тезиса и неправильность его крайних релятивистских выводов
[415].
Мы утверждали, что каждая научная дисциплина, каждая ветвь отдельной дисциплины и каждая линия исследования в пределах отдельной ветви определяются выбором некоторых ограниченных и во все возрастающей степени специализированных «точек зрения», с которых исследуется реальность, так что область дискурса каждого научного исследования полностью очерчивается определенным множеством предикатов, эксплицитно выражающих данную точку зрения. В нашей трактовке исторической детерминированности и герменевтического измерения науки мы также признали, что не только эти точки зрения, но и операциональные критерии референциальности «релятизивированы» к наследию идей, фоновому знанию и технологическим и материальным условиям, окружающим науку в данную эпоху. При этом мы уделили подобающее место законным тезисам социологической доктрины. Тем не менее мы также детально проанализировали онтологическую независимость референтов, а из этого следует, что реальность (даже на которую ссылаются («referred») и которая является предметом интенции (intended)) не конструируется, а познается через имеющиеся когнитивные инструменты. Другими словами, было бы очень наивно сказать, например, что цвета и формы вещей конструируются нашим чувством зрения, а не познаются через это чувство (так что слепые люди, к несчастью, лишены такого доступа к этим атрибутам вещей). Аналогично мы можем без всяких проблем допустить, что некоторые конкретные черты данного языка или некоторые абстрактные понятия, включенные в интеллектуальное наследие данной культуры, и т. д., объясняют формы выражения знания в ней и даже «знания» реальности. Но это означает только, что эти когнитивные орудия дают людям возможность исследовать аспекты и атрибуты реальности, делающиеся доступными благодаря таким орудиям. Отсюда не следует автоматически, что другие культуры не могут воспользоваться другими орудиями для исследования других, столь же релевантных аспектов реальности, ни что они были бы полностью лишены возможности познать известные нам аспекты, прибегая (быть может, менее эффективно) к частично другим орудиям.
Выстроенный нами дискурс о сравнимости, дополнительности, совместимости и несравнимости различных научных объектификаций применим здесь естественным образом, с подчеркнутыми нами реалистическими следствиями. Мы хотим добавить только одно фактическое соображение. Наука показала себя самым мощным межкультурным дискурсом, который могло создать человечество, дискурсом, который может быть понят и проверен людьми, принадлежащими к культурам и обществам, максимально удаленным друг от друга. Это возможно потому, что фундаментальной характеристикой науки является интерсубъективность, существующая не только между отдельными учеными, но и между сверхиндивидуальными сущими, какими являются общества и культуры. Кстати, этим объясняется, почему основатель социологии знания (Маннгейм) исключил точные науки из области приложения своих теорий.
