Моральное суждение о любом человеческом действии можно разделить на четыре основные шага: оценка целей, средств, обстоятельств или условий и последствий. И только если действие выдержало экзамен по всем этим аспектам и было найдено морально законным с точки зрения каждого из них, оно может считаться морально дозволенным. В случае науки внимание обычно ограничивается первым аспектом, и отсюда легко заключить, что, поскольку цель науки – достижение истины, эта цель сразу же определяет позитивное моральное суждение о науке. Этот аргумент в лучшем случае применим к чистой науке. В случае же прикладной науки очевидно, что некоторые цели научных исследований могут заслуживать отрицательной моральной оценки. Но и в случае моральной приемлемости целей возражения могут касаться средств, используемых в данном исследовании. (Ср. этические дебаты по поводу экспериментов с человеческими эмбрионами в научных или лечебных целях.) Если средства также признаются морально допустимыми, условия и обстоятельства также могут порождать моральные проблемы. (Например, выделение средств на «большую науку» побудило людей спрашивать, является ли морально правильным тратить столько денег на поддержку естественных наук, когда в этом нуждается столько острых социальных проблем.) Наконец, рассмотрение последствий научного и технологического прогресса – именно та проблема, которая породила этические дебаты о науке и технологии (под «последствиями» мы понимаем ненамеренные последствия, т. е. те, которые не входили в намеченные цели).
Соображений, представленных здесь в обобщенной форме, достаточно, чтобы показать, что этические соображения отнюдь не нерелевантны конкретной практике науки и что рассмотрение их ни в коей мере не является вторжением этики в сферу науки. Это легко понять, сославшись на наш теоретико-системный подход. Научная деятельность протекает внутри конкретной открытой и «адаптивной» социальной подсистемы. В частности, она поддерживает отношения входа, выхода и обратной связи, в том числе и с «этической подсистемой», причем не из «моралистических», а просто из системных соображений. Следовательно, так же, как мы считаем нормальным, что некоторые ограничения могут накладываться на науку по финансовым, энергетическим, политическим и технологическим причинам, мы должны признать, что на научную деятельность могут накладываться ограничения и по некоторым моральным причинам.
Мы, однако, хотим указать и на то, что такая же ситуация имеет место и для «моральной системы». У этой системы есть свои специфические функции, которые она должна выполнять в «автономном» режиме, но в то же время она открыта и адаптивна, в том смысле, что ее эффективное функционирование требует от нее чувствительности к входам, поступающим в нее от других социальных подсистем, включая, в частности, научную систему. Такие входы в общем случае имеют форму этических проблем, возникающих в контексте научной деятельности (как и в контексте ряда других специализированных видов деятельности) и требующих этических решений, которых нельзя найти на основе научных критериев. Эти решения должна найти этика, по крайней мере в смысле выработки принципов, норм и критериев для таких решений. Но она не может сделать это, делая вид, что «применяет» к этим проблемам некие общие и неизменные принципы и нормы. Поскольку эти нормы должны применяться к конкретным ситуациям действия, реальное «решение» должно быть подогнано к конкретной ситуации, которая очень часто является совершенно новой и ранее даже невообразимой. С другой стороны, правильная интерпретация такой ситуации, включая интерпретацию моральных проблем, фактически связанных с ней, вряд ли возможна без овладения соответствующими научными знаниями. Многие люди жалуются на «кризис» этики и морали, приписывая его «утрате» традиционных ценностей. Это верно лишь отчасти; более глубокая причина состоит в том, что этика считалась замкнутой и статической системой принципов и норм. Это привело к атрофии ее силы в связи с тем, что сегодня люди часто чувствуют, что этика «говорит» с человеком, принадлежащим другим временам, и не предлагает решений моральным проблемам, к решению которых она недостаточно подготовлена. Поэтому взаимоотношения этики и науки далеки от предоставления этике «прав присмотра» за наукой, поскольку сама этика вынуждена принимать внутреннюю динамизацию, чтобы справиться с этическими проблемами, создаваемыми наукой.
9.2.3. Свобода и ответственность науки
Тревоги тех, кто видит риск для свободы науки в принятии моральных суждений о науке, можно теперь проанализировать в подходящем освещении. Если речь идет о свободе исследования, о создании знания и обмене им, о совершенно автономном выборе критериев принятия высказываний и теорий (т. е. если эта свобода касается когнитивной стороны науки), ее надо защищать от претензий на ограничение ее во имя предполагаемых моральных императивов. Поскольку когнитивная цель науки – способствовать поиску истины, т. е. служить очень высокой ценности, уважать и защищать такую свободу – моральный долг
[423]. Однако хорошо известно, что свобода действий требует более осторожного подхода. Действительно, как мы уже отмечали, прогресс цивилизации можно рассматривать как постепенное расширение областей человеческих «свобод», сопровождаемое соответствующим регулированием использования этих свобод, обычно предполагающим некоторое ограничение свободы действий.
Такое ограничение никогда не считалось незаконным как таковое, поскольку оно отвечает двум очевидным потребностям: 1) поскольку действия могут причинить вред другим людям, ограничения нужны, чтобы избежать этого; 2) свобода действий одного кончается там, где начинается свобода действий другого, или, другими словами, ограничения свободы действий одного навязываются требованием не ограничивать свободу действий другого. Это второе требование является следствием принятия всеобщности свободы (действия). Если каждый имеет право на эту свободу, она ни для кого не может быть неограниченной. Заметим, что это соответствует представленной ранее идее оптимизации, которая также содержит идею критерия «ограничения без произвола»: свобода действия индивида (или подсистемы) должна ограничиваться лишь в той степени, в какой без этого будет ограничена свобода других индивидов (или подсистем). В заключение: свобода науки не только совместима, но и по необходимости связана с регулированием научной деятельности.
Поскольку мы занимались здесь только моральными проблемами, из наших рассуждений следует, что люди, занимающиеся наукой, должны принимать ограничения своей практической деятельности. Это моральная обязанность, которая, как таковая, касается совести отдельных ученых и имеет для них форму долга, или морального императива. Поэтому она не имеет принудительной силы, поскольку каждый индивид сохраняет свою свободу выбора и может действовать в отношении своего долга против собственной совести. Это, однако, становится серьезным препятствием, когда ограничения свободы действия должны накладываться по социальным причинам. В этом случае должны вводиться некоторые легальные инструменты, способные навязывать, с законным применением силы, соблюдение этих ограничений. Это имеет место в любой области, и нет оснований не допускать этого в случае научной деятельности. Тем не менее каждому законному предписанию свойственно то, что оно не должно выступать как чистое принуждение, но должно быть совместимо со «свободным принятием» накладываемых им ограничений. Решение этой деликатной проблемы содержится в понятии ответственности
[424]. Оно, конечно, предполагает свободу (выбора и действия), поскольку только свободные личности могут считаться ответственными за свои действия. Но она также подразумевает обязательства, поскольку ответственной является личность, свободно принимающая обязательства, которые, в частности, могут повлечь за собой ограничения ее свободы действия. Это идеальная ситуация для поведения, внушенного моралью, поскольку в ней свобода есть установка совести, уважающей (моральный) закон, а обязательство есть выражение закона, уважающего совесть.
