10.5. Метафизика как подход к сверхчувственному
Теперь мы переходим ко второму аспекту метафизики, в котором она выступает как дискурс, касающийся сверхчувственных уровней реальности. Поскольку я обсуждал этот вопрос в других местах
[433], я ограничусь лишь несколькими замечаниями. Мы видели выше, что метаэмпирическое уже присутствует в науке, поскольку всеобщий фон, всеобщий гештальт – составляющий условия познаваемости любой научной области и предпосылки для описания данных и выдвижения теорий – не дается в опыте, а делает возможным сам этот опыт. Это, однако, – метаэмпирические рамки, применяемые к опыту и принимаемые во внимание лишь постольку, поскольку они применимы к опыту. Метафизика своим вторым шагом идет дальше и пробует увидеть, не может ли метаэмпирическое получить более привлекательный онтологический статус, т. е. не существуют ли сущие, эмпирически не удостоверяемые. Конечно, в некоторых контекстах говорят, например, о «религиозном опыте» в смысле непосредственного знакомства с божественным (которое сверхчувственно), но в этих случаях нельзя говорить о метафизике в собственном смысле. Метафизика, во всяком случае в принимаемом здесь смысле, понимается как попытка рационально достичь сверхчувственного, начав с опыта в более обычном смысле.
В этом предприятии метаэмпирическое работает уже не как рамки для познаваемости, или понимания, но как средство объяснения. Так уже обстоит дело с наукой. Например, когда в физике вводятся элементарные частицы, они допускаются не потому, что они видимы или наблюдаемы, но потому, что они нужны для объяснения видимого или наблюдаемого. Это верно вообще для всех «теоретических конструктов» науки (и не только физики). Они не индуктируются и не дедуктируются из чувственного опыта, а скорее выводятся из него, особенно в случае наблюдаемых явлений, по существу как причины наблюдаемых явлений (которые мы пытаемся понять и объяснить в рамках изначально принятого общего гештальта). Этот факт имеет огромное значение, поскольку он показывает, что для построения науки как когнитивного предприятия должно быть допущено синтетическое использование разума, т. е. такое использование, при котором разум наделяется способностью давать новое знание, а не только функцией преобразовывать, не изменяя его, знание, доставляемое чувствами. (См. об этом в разд. 4.5.6.) Однако в случае наук эти ненаблюдаемые сущие мыслятся и описываются с использованием тех же концептуальных инструментов этого гештальта, так что они принадлежат к той же области объектов, что и та, которую стремится организовать данный гештальт. Это, так сказать, те части нашей области, которые мы не можем знать путем ознакомления, а только благодаря аргументам. В этом смысле они «познаются мета-эмпирически», но они не являются «метафизическими сущими», они все еще принадлежат всей совокупности опыта. Черты, используемые нами для их характеристики, все еще те, которые мы используем для наблюдаемых сущих (быть может, организуемых каким-то «искусственным» новым способом). Мы можем даже надеяться когда-нибудь наблюдать их и иногда можем этого добиться. Они характеризуются, например, референцией к физическим величинам, которые мы можем измерять в экспериментах, которые они предположительно объясняют.
С метафизикой дело обстоит по-другому. Метафизические сущие характеризуются свойствами, не находимыми в эмпирическом мире (например, они не локализуются в пространстве и времени, не имеют массы, энергии и т. д.). Даже когда они объявляются причинами эмпирически удостоверяемых сущих или событий, черты последних не могут быть выведены из их черт. Но вина ли это метафизики? Конечно же, нет. Каждая конкретная наука работает в рамках своего специфического гештальта и не может переступить его границ, не перестав быть этой наукой. Аналогично, все эмпирические науки по необходимости отсылают к некоторой эмпирически определяемой области объектов, так что эмпирическая наука как целое не может переступить всей совокупности опыта. Но метафизика, занимаясь самыми общими характеристиками реальности, или реальностью «как таковой», не может принять как предпосылку своего дискурса (как должна это делать эмпирическая наука), чтобы неэмпирические черты априори исключались из реальности.
Эти высказывания можно еще лучше понять, рассмотрев отношения между истинностью, референцией, онтологией и значением, которые мы подробно обсуждали в других разделах этой работы. Если мы примем эксперимент за единственный критерий истинности, мы не сможем иметь истинности вне этого критерия, но если из истинности следует отсылка к реальности, то следует также, что истинность может быть только «о» таких типах реальности, которые достижимы посредством этого критерия. Мы также видели, что если мы допустим некоторую истину, мы должны будем допустить также существование таких реальностей, которые достижимы через этот допущенный критерий и которые принадлежат к такому роду (т. е. характеризуются такими свойствами), которые этот критерий способен уловить. В заключение, если эксперимент признается единственным критерием истинности, онтология дискурса, опирающегося исключительно на этот критерий, резко ограничивается только экспериментально непосредственно доступными сущими. Более слабым (и менее определенным) критерием истинности может быть наблюдаемость, и, используя то же рассуждение, что и выше, мы должны будем сказать, что если наблюдаемость является единственным критерием истинности, онтология любого дискурса, опирающегося исключительно на этот критерий, будет включать исключительно наблюдаемые сущие. Позиция ван Фраассена (которую мы подробно обсуждали) утверждает, что наука стремится установить истину только относительно наблюдаемых черт мира, и это сводится к признанию наблюдаемости единственным критерием истинности (хотя и другие «достоинства» могут приводить к «принятию» некоторой теории). Вот почему ван Фраассен может непротиворечивым образом утверждать, что онтология науки сводится к области наблюдаемых объектов. Есть, однако, и еще одна возможность – признание того, что наблюдения, операции, эксперименты и т. п., т. е. эмпирические орудия в широком смысле, могут допускаться как единственные источники значения, но не как единственные критерии истинности. Это значит, что сущие, рассматриваемые в дискурсе, принимающем эти источники значения, должны характеризоваться только свойствами, определяемыми терминах эмпирических признаков, хотя истину о них можно получить также и средствами не только эмпирических критериев (например, с помощью логических аргументов). В этом случае, который мы рассматриваем как случай эмпирических наук, онтология остается ограниченной эмпирическими сущими, в смысле сущих, характеризуемых эмпирически укорененными атрибутами, но не только эмпирически достижимыми сущими. В этом смысл нашего утверждения, что онтология науки остается в пределах «всего опыта» и что наука использует метаэмпирические выводы, не являющиеся метафизическими в собственном смысле. (Кстати, это должно было бы убедить таких, как ван Фраассен, что мы не открываем дверей метафизике, принимая существование ненаблюдаемых; их существование все еще физическое.)
Заниматься метафизикой означает также не накладывать априорных ограничений на значение базовых понятий. Следовательно, ее задачей должно быть употребление таких универсальных критериев познаваемости реальности, которые обязаны применяться не только к эмпирически доступным сущим или фактам, хотя, очевидно, должны применяться и к ним. Если, начиная с эмпирических данных и аккуратно делая выводы, мы будем вынуждены признать существование неэмпирических сущих, мы должны будем их признать. Отказываться от этого, потому что они не эмпирические, было бы все равно, что отказываться признавать элементарные частицы в физике, потому что они ненаблюдаемые. Конечно, в физике бывают причины колебаться, принимая существование некоторых частиц, но эти причины состоят не в том, что эти частицы ненаблюдаемы (но, скажем, в том, что мы не полностью убеждены научными аргументами, поддерживающими их существование). Для метафизики мы должны принять такой же подход; метафизические заключения относительно существования сверхчувственных сущих не могут отвергаться потому, что они сверхчувственны, но только если мы можем показать, что метафизические аргументы, поддерживающие их существование, недостаточны или даже ошибочны. Говорить, что таких сущих не может быть, было бы не только догмой, но и метафизической догмой, поскольку это было бы во всяком случае высказыванием, относящимся к реальности как таковой.
