Однако этот аргумент, хотя и имеющий некоторую ценность с общей точки зрения, не касается самой причины неадекватности остенсивных определений в тех случаях, когда речь идет о научном приписывании значений. Эту причину можно кратко описать так: остенсивные определения могут показать нам только «вещи» повседневного опыта, но не «объекты» некоторой специальной науки. Это высказывание можно в какой-то мере прояснить, особенно поскольку мы ранее употребили термин «объект», говоря о того рода конкретных вещах, которые «указываются» остенсивными определениями. Мы употребили этот термин, поскольку на том этапе наш дискурс был все еще достаточно неформальным; но, начиная с этого места, мы должны четко различать «вещь» и научный «объект». Причина этого различения вполне естественная: никакая наука не занимается обычными «вещами», но всегда «вещами, рассматриваемыми с некоторой определенной точки зрения», и, что важно, сама оказывается этой «точкой зрения». Так, например, лист бумаги с красным рисунком может рассматриваться с точки зрения состава красных чернил, которыми нанесен рисунок, и стать таким образом объектом химии; а если рассмотреть его с точки зрения тех пространственных свойств рисунка, которые остаются инвариантными при некоторых деформациях самого листа, он становится «объектом» топологии и т. д. Другими словами, наш лист бумаги, хотя он и представляет собой отдельную вещь, может стать очень большой группой «объектов» в зависимости от разных наук, которые могут им заниматься.
Но как можно прояснить это понятие «точки зрения», которая создает научный «объект» из повседневной «вещи»? Ответить можно, рассмотрев, что делают разные науки для того, чтобы трактовать «вещи» со своих «точек зрения»: они подвергают их определенным научным манипуляциям операционального характера, которые дают ученому возможность отвечать на некоторые специфические вопросы, которые он может ставить об этих вещах. Этими операциональными процедурами могут быть использование линейки, весов, динамометра для установления некоторых физических свойств «вещи», таких как ее длина, вес или величина некоторой действующей на нее силы; это может быть употребление некоторых реагентов для определения ее химического состава и т. д.
На этом этапе вся ситуация становится несколько ясней. Подлинный вопрос, в случае тех эмпирических предикатов, которые можно назвать наблюдательными, не касается ни указания их «эмпирических» или «фактуальных» денотатов (что при правильном понимании означало бы полное остенсивное перечисление членов класса, обозначаемого этим предикатом – что невозможно, – или указание только конечного их числа – что не достигло бы цели, как мы уже отметили), ни указания их «абстрактной» денотации (т. е. их «интенсионала», который не может быть указан, поскольку это ментальное сущее). Подлинный вопрос касается обеспечения положительного или отрицательного ответа на вопрос об истинности некоторых предложений. В результате, если в нашем распоряжении есть некоторые операциональные критерии, которые оказываются достаточными для этой цели, мы должны сказать, что эти самые критерии способны «операционально» определить наши наблюдательные предикаты (т. е. предикаты, используемые в этих предложениях.
Теперь мы очертим, как при этом исчезают трудности, с которыми мы встретились в случае остенсивных определений. Рассмотрим, например, предикат «горючий» и припишем ему в качестве операционального критерия проверки, является ли он истинным относительно некоторого объекта, помещение его непосредственно над огнем: ответ будет положительным, если пламя распространится на него, а в противном случае – отрицательным. Такая операциональная процедура составляет «критерий», который может повторяться потенциально бесконечное число раз, так что класс объектов, приписываемых к денотации данного предиката, тоже будет потенциально бесконечным, исключая тем самым первый слабый пункт остенсивного определения. Во-вторых, поскольку этот критерий определяется однозначно, на него не повлияет ни какое-то различие, ни случайное сходство между объектами, фактически сгруппированными вместе вплоть до некоторого момента (это значит, что если бы они все случайно оказались красными, не было бы никакого риска принять красный цвет за качество горючести, поскольку оно не упоминается в описании операции и вследствие этого не касается «объектов»). Этот пример показывает далее, каким образом критерий операциональности позволяет нам считать наблюдательными многие предикаты, не являющиеся такими с точки зрения остенсивного определения. На самом деле, хотя можно представить себе, что можно остенсивно построить множество красных объектов, невозможно представить себе, чтобы можно было сделать то же самое с горючими объектами (или с объектами, обладающими любым другим «диспозициональным» свойством), на основании просто их восприятия.
В операциональном определении есть, если быть точным, остенсивный аспект (мы должны указать различные «инструменты», используемые в релевантных операциях, а также показать, как ими пользоваться). Но этот аспект затрагивает только конечное и в нормальном случае небольшое число остенсий, что касается предиката, а не объектов его референции, и позволяет нам дать недвусмысленное определение предиката вместе с неограниченной возможностью применять его к объектам.
После этого краткого объяснения понятие эмпирического данного можно разъяснить следующим образом: это предложение (высказывание), которое оказывается истинным согласно прямому и непосредственному применению некоторых операциональных критериев, принятых для определения базовых предикатов данной конкретной эмпирической науки. Такие базовые предикаты можно определить еще лучше: мы увидим, что это те предикаты, которые прямо входят в определение объектов некоторой эмпирической науки. Чтобы увидеть это, мы сейчас покинем наш неформальный дискурс и перейдем к более формальной трактовке нашего предмета.
Согласно чрезмерным упрощениям, принятым в настоящее время в литературе, мы можем предположить, что эмпирическая теория Т выражается в языке первого порядка L, который должен содержать в числе своих дескриптивных констант некоторые наблюдательные предикаты О1, …, Оn, а также теоретические предикаты T1,…, Tp. Эмпирической, а не формальной эту теорию делает существование модели М ее языка, которую можно представить как следующего рода структуру:
где U – непустое множество «индивидов», а R1, …, Rs – отношение в U, общее число которых должно быть s = n + p, так что каждый О-предикат и каждый Т-предикат могут интерпретироваться на одном из этих отношений (или, иначе, может рассматриваться как имя этого отношения в L). Множество U составляет область индивидных переменных языка L. Когда модель L зафиксирована, становится просто определить модель каждого предложения из L: унарные отношения отождествляются с подмножествами U, n-арные отношения – с множествами упорядоченных n-ок элементов U, а затем, если дано предложение α ≡ Px, мы говорим, что оно истинно в М (или что М есть модель α), если индивид х из U, «именуемый» посредством х, принадлежит подмножеству P множества U, «именуемому» посредством P; если α ≡ Rx1, …, xn, мы говорим, что M является моделью α, если упорядоченная n-ка 1, …, xn> индивидов из U, «именуемых» посредством x1, …, xn, принадлежит множеству R упорядоченных n-ок, «именуемых» посредством R. Способ определения истинности α в M для каждого неатомарного α хорошо известен.
