4.1.2. Интенсионал и экстенсионал
Различие, не совпадающее с различием между смыслом и референцией, но явно ему родственное, – это различие между интенсионалом и экстенсионалом. Это различение было введено в современную философскую литературу Карнапом (см. Carnap 1947) и во многих отношениях было возрождением традиционного различия между содержанием (comprehension) и объемом (extension) понятия. Интенсионал есть смысл, содержание мысли, множество свойств, выражаемых понятием, в то время как экстенсионал есть класс индивидов, к которым это понятие применимо
[175].
Сам Карнап говорит в этом контексте о том, что Фреге различает смысл и референцию и, по-видимому, принимает в целом подход Фреге. В частности, он решительно утверждает, что исследование интенсионалов не менее важно и должно быть не менее строгим, чем исследование экстенсионалов. Однако в своем рассмотрении интенсионалов он занимался ими как необходимыми для трактовки логических трудностей, влияющих на условия истинности предложений, относящихся к модальным или эпистемическим контекстам, и его идеи развивались в этом направлении в контексте систем так называемых интенсиональной семантики и интенсиональных логик. Ни Карнап, ни его последователи не считали рассмотрение интенсионалов необходимым, или даже полезным, в семантике обычных декларативных контекстов, таких как контексты научных теорий, где доминирующими оставались экстенсиональные методы. Причина этой неохоты кажется та самая, которая привела к сведению значения к референции, т. е. нежелание признать законность чего-то (т. е. значения), не отождествляемого строго с некоторым субъективным ментальным состоянием, что в то же время должно было быть проявлением некоторой абстрактной, спекулятивной и, возможно, «метафизической» формы существования
[176]. Другими словами, интенсионалы могли быть даны эмпирически, так же как и референты, которые суть индивидуальные объекты, образующие экстенсионалы, группируясь в множества или структуры, допускающие теоретико-множественный подход. С другой стороны, статус интенсионалов гораздо менее определенный. Эта философская причина гораздо более фундаментальна, чем (тоже не пренебрежимая) фактическая причина, связанная с тем, что хотя теория множеств оказалась мощным техническим средством для выражения экстенсиональной семантики, она оказалась неспособна обеспечить точную трактовку свойств и отношений.
Мы можем заметить, что использование терминологии экстенсионалов и интенсионалов состоит в том, что и те, и другие могут рассматриваться как образующие два аспекта значения. В этом случае «значение», конечно, должно пониматься в самом общем смысле и уже не будет синонимом «смысла» (термин смысл фактически не используется в этом контексте), как мы намекнули ранее.
Из сказанного нами следует, что для того, чтобы различение интенсионалов и экстенсионалов было действительно значимым, надо приписать интенсионалу некоторого рода существование, отличное от простого и чистого ментального состояния. Это, конечно, признавали упоминавшиеся нами философы, такие как Фреге (который считал смысл объективным содержанием мысли, остающимся тем же самым независимо от различных психологических актов мышления, которыми люди его осознают), и Гуссерль (для которого каждое ментальное состояние имеет «содержание» – ноэму, отличную от «объекта», на которое это состояние направлено и которое может даже не существовать). В частности, признание таких «единиц» (entities) допускается для того, чтобы понять общее переживание таких нормальных ментальных состояний, как «думаю», «верю» «надеюсь», «желаю» и «стремлюсь», «направленных» на объекты или положения дел, которых очень часто не существует. Должно быть «нечто», на что направлены эти ментальные состояния, и это нечто, хотя оно и не принадлежит к миру конкретных вещей, не достигается путем саморефлексии. Поэтому это не часть разума или сознания, а в некотором смысле часть мира. Когда мы думаем о Пегасе – сказал бы Брентано, – мы не думаем о нашей идее Пегаса, точно так же как мы не думаем о нашей идее Луны, когда думаем о Луне – как сказал бы Фреге.
