Чтобы зафиксировать его положение, мы могли бы назвать это нечто абстрактным объектом. Такая терминология указывает, с одной стороны, что оно не есть часть сознания, или разума (это «объект», на который направлен «субъективный» ментальный акт), а с другой стороны – что это не часть «конкретного» мира. Заметим, однако, что мы не рассматриваем «абстрактное» как синоним «нематериального». Например, институты, законы и многие культурные единицы нематериальны, но они «конкретны» и – как мы яснее увидим позже – они могут быть референтами таких «абстрактных» объектов, как понятия. То же самое относится к литературным или мифологическим персонажам, имеющим «конкретное», хотя и нематериальное, существование в романах или легендах, и на которые «направлены» соответствующие концептуальные репрезентации. Все это станет яснее позже, когда мы эксплицитно перейдем к онтологическому дискурсу. Представляется, что приравнять этот абстрактный объект к интенсионалу было бы разумным решением. Так называемые «несуществующие объекты», следовательно, чистые интенсионалы, которым не соответствуют никакие референты, в то время как конкретно существующие объекты, конечно, являются референтами и мы тоже мыслим о них через интенсионалы.
Оправданием нашего предложения могут служить самые общепринятые примеры интенсионалов. В типическом случае это понятия свойств и отношений, так что если речь идет о семантике, которая действительно хочет серьезно относиться к интенсионалам, то нужно сказать, что базовые предикативные выражения относятся к содержаниям их интенсионалов (т. е. к свойствам и отношениям). Но теперь нам нетрудно видеть, что составное (или сложное) предикативное выражение формулирует определенную связь свойств и отношений, так что последовательность требует сказать, что абстрактный объект, соответствующий этой комбинации, есть интенсионал данного предикативного выражения. Процесс, посредством которого понятия свойств и отношений сочетаются так, чтобы это дало абстрактный объект, – это процесс конструирования, некоторые детали которого мы указали в предыдущих разделах, и который – будучи интеллектуальной деятельностью – приводит в конечном счете к ноэме. Используя уже принятую нами терминологию, мы говорим, что эта ноэма кодирует свойства, участвовавшие в ее построении
[177].
Мы должны признать, что хотя сказанное до сих пор объясняет, как это возможно – иметь мир значений, объективно структурированный независимо от конкретного мира, этого еще недостаточно, чтобы позволить нам добраться до этого конкретного мира. Здесь референция оправдывает свою роль, что может быть выражено по-разному. Из мысли о чем-то не следует существование этого чего-то; не все мыслимые свойства некоторого объекта должны удовлетворяться этим объектом; абстрактный объект «кодирует» некий комплекс свойств, который может не воплощаться ни в каком конкретном (материальном или нематериальном) объекте и т. д. Таким образом, мы возвращаемся к стандартной терминологии (т. е. у нас есть не меньше места для референции, чем для смысла и для интенсионалов, и мы представляем себе референцию самым обычным образом). Однако в то же самое время ясно, что референт – это не объект, определяемый предикацией. Предикация служит для указания того, какие свойства должен экземплифициовать референт, но экземплифицирует ли он их фактически (и даже более радикально – существует ли экземплифицирующий их объект) – это не такой вопрос, на который можно практически ответить чисто концептуальной оценкой. Как мы уже несколько раз подчеркивали, контакт с референтом предполагает операциональное вмешательство, и это есть та новация, которая дает нам возможность сказать, что идентифицированный таким образом объект конкретен. Мы не будем останавливаться на этом вопросе сейчас, поскольку вернемся к нему в разд. 4.1.3.
Здесь мы снова нашли основания для защиты нашей трехуровневой семантики (язык – смысл – референция). В то время как защитники сводимости значения к референции (т. е. адвокаты «референциальной семантики») исключили «промежуточный» уровень смысла и интенсионалов, те, кто исключил самостоятельный уровень референции (т. е. адвокаты «контекстуальной» природы значения) потеряли средства связи языка и мышления с конкретным миром. Более того (как мы увидим в разд. 4.4 и 4.5), невозможно подобающим образом говорить об истине, не учитывая референции. Все это верно вообще, но это также имеет прямое отношение к нашему исследованию науки. Модели, гипотезы, теории – это все, по крайней мере во многих отношениях, – содержания мыслительных актов и потому даются нам в «интенциональных состояниях». Как таковые, они суть абстрактные объекты, кодирующие определенные свойства, и подчиняются «интенсиональной логике» признания, веры, предлагания и т. д. Однако они не просто исследуются как абстрактные или интенциональные объекты, они направлены на соотнесение с конкретным миром и фактически оцениваются в соответствии со своей способностью справиться с этой задачей. А это предполагает переход к референциальным процедурам и к операциональной семантике конкретной экземплификации
[178].
