В силу этого мы должны быть осторожными, объясняя, что мы имеем в виду, когда говорим, что сны и галлюцинации, хотя и реальны как сны и галлюцинации, не отсылают фактически ни к какому реальному положению дел. Самый непосредственный способ понимания такого высказывания – видеть в нем выражение различия между всего лишь образами реальности и самой реальностью, или между образами и их референтами. Хотя эти два способа выражаться кажутся эквивалентными, на самом деле за ним могут скрываться две весьма различные концепции: одна – эпистемологический дуализм, другая – учение об интенциональной природе знания.
Различие этих двух позиций, быть может, возможно очертить синтетически, но достаточно эффективно, сказав, что обе они согласны в том, что наша познавательная деятельность по природе интенциональна, т. е. «ориентирована на что-то» как на цель, или если это предпочтительно, мыслится как заканчивающаяся некоторым завершением, с которым мы пытаемся вступить в контакт. Обе доктрины также согласны, что это интенциональное усилие производит некоторые «образы», так что мы можем сказать, что такие образы составляют интенсионалы наших актов познания. Однако в этом месте наши две доктрины расходятся, поскольку одна утверждает, что сам этот «образ» составляет конечный пункт самого когнитивного акта, что попросту означает, что «образ» и есть познанное. Другая же доктрина утверждает, что конечным пунктом является не образ, а некоторое «нечто», к которому мы можем приблизиться через этот образ; это «нечто» мы и можем назвать референтом
[195].
Важно отметить, что согласно недуалистической доктрине интенсиональный образ, ноэма, всегда сохраняет свою функцию средства, через которое мы указываем на референт, и никогда не замещает его, ни даже в случае несуществующих референтов, ни в «эпистемических» контекстах (таких, как «я верю, или полагаю, что»). Например, если кто-то верит, что кентавры блуждают в лесах, окружающих некоторый город, он не верит и не думает, что в этих лесах блуждают ноэмы, но что в них блуждают некоторые конкретные (хоть и странные) индивиды.
Как можно видеть, один из способов различить указанные позиции – сказать, что эпистемологический дуализм отождествляет интенсионал и референцию, а другая доктрина – нет
[196]. Черта, которую следует подчеркнуть при анализе эпистемологического дуализма (и именно из-за этой черты он и является дуализмом), – та, что он не отрицает, что когнитивный акт имеет референциальную ориентацию – что он нацелен на «достижение» чего-то онтологически независимого. Но только он полагает, что эта базовая цель остается недостижимой и что поэтому референта надо искать в области, более близкой к познающему разуму, т. е. в области его собственных «образов реальности», в то время как второе «нечто» (реальный объект) не может быть познано. Таким образом, здесь мы не имеем дело с устранением референта, или референциальной стороны познания, но с ее удвоением, когда один референт (на самом деле «настоящий» референт) остается эпистемологически недостижимым, а другой («замещающий» референт) эпистемологически достижим. Поэтому мы и говорим, что для дуалистической позиции типично представлять себе образы реальности отделенными от реальности как таковой. Выражение «образ реальности» на самом деле включает неявное упоминание непроницаемого референта, познать который мы не можем надеяться. Напротив, в нашей доктрине мы предпочитаем говорить просто об «образе», поскольку об «образе чего-то» можно говорить, только явно указывая при этом референт, так что образ сохраняет подобающую ему роль орудия, а не завершения познания.
Конечно, термин «орудие» тоже может породить некоторое недоразумение, так что гораздо лучше будет сказать, что различные образы – это способы, которыми референт может предстать познающему субъекту. Так, например, способ дерева предстать дому – находиться на определенном расстоянии от него и оказывать на него гравитационное притяжение (нейтрализуемое другими силами). Если дерево находится в присутствии камеры с фотоэмульсией, его присутствие также проявит себя, вызвав в эмульсии химическую реакцию, которая, будучи соответственно обработана, может породить двумерную физическую картину дерева. Если дерево находится в присутствии животного, имеющего органы зрения, его присутствие проявит себя животному так же и как зрительный образ. И как физическая картина может сохраняться, даже когда дерева уже там не будет, и использоваться по-разному, так же и зрительный образ. В общем, образы – это различные формы интенционального присутствия, согласно которым референт может предстать познающему субъекту; и в этом смысле они – сам референт, в той мере, в какой он предстает, например, зрению, прикосновению, слуху, памяти или мышлению
[197].
