Это рассмотрение показывает, что отношение между кодированием и экземплификацией не простое. Это не тривиальное отражение и не взаимно-однозначное соответствие. За исключением (быть может) самых элементарных эмпирических свойств (таких как вторичные качества), все сложные кодируемые свойства экземплифицируются только до известной степени, в силу одновременного присутствия у конкретных объектов других экземплифицируемых свойств. Этим объясняется, почему в науках многие свойства могут экземплифицироваться только в очень утонченной экспериментальной обстановке, в которой исключено соприсутствие «возмущающих» факторов. Этим подтверждается, что переход от кодируемых свойств к их экземплификации происходит в науках через посредство операциональных процедур, каждая из которых имеет свой предел приближенности и точности (что будет обсуждаться позднее). Однако мы не должны забывать, что для абстрактных понятий интересно то, что они охватывают много возможных референтов, каждый из которых характеризуется наличием разных свойств (в большинстве своем чисто случайных), так же как то, что рассуждать в терминах логической необходимости и достаточности можно только применительно к абстрактным объектам.
С другой стороны, в этой ситуации нет ничего тревожного, поскольку, в то время, как невозможно иметь референт, однозначно кодирующий свойства некоторого абстрактного объекта, всегда возможно представить абстрактный объект, точно кодирующий некоторые свойства, экземплифицируемые каким-то конкретным референтом. Например, мы можем объяснить поведение какой-то конкретной физической системы, отклоняющееся от того, что предписано абстрактной моделью этой системы, приняв во внимание множество фактически проверяемых возмущений, построив таким образом новую абстрактную модель, «подогнанную» к объяснению поведения данной конкретной системы. Основатель современной науки Галилей полностью осознавал это
[210].
Из сказанного следует, что референт характеризуется не только «негативной», но интересной чертой – некодированием свойств, но и «позитивной» чертой экземплификации свойств. Это обстоятельство интересно тем, что оправдывает в конце концов значение ноэмы, смысла, для определения референта и таким образом хотя бы частично оправдывает тезис Фреге (и многих других) о том, что смысл определяет референт. Однако мы хотели бы теперь же подчеркнуть, что это оправдание лишь частично, и мы можем объяснить это, сказав, что смысл необходим для опознания референта, но он не обеспечивает нас референтом. Смысл необходим для оценки того, действительно ли то, что мы нашли или с чем встретились, есть референт, который мы искали, но смысл не порождает такой встречи. Смысл, конечно, подсказывает нам, что надо сделать, чтобы встретиться с референтом, но это делание не является частью смысла.
Эту необходимость и эту недостаточность опять же легко понять, если отличить кодирование от экземплификации. Экземплификация, конечно, связана с кодированием, поскольку референт с необходимостью экземплифицирует свойства, кодируемые некоторым абстрактным объектом (поэтому нет такого референта, который не был бы экземплификацией какого-то смысла). Но, с другой стороны, как мы уже несколько раз отмечали, есть форма предикации, а не все предицируемое всегда экземплифицируется (поэтому смысл сам по себе не обеспечивает референции). В результате нашего анализа мы снова приходим к выводу, к которому уже пришли в результате наших интуитивных размышлений. Семантика экземплификации – это не семантика экземплификации; и остается только, что она есть семантика делания, оперирования. Если мы хотим проверить, экземплифицировано ли некоторое свойство, мы должны ввести некоторые процедуры проверки этого. Мы не можем ограничиться концептуальной или лингвистической проработкой, поскольку она не вывела бы нас за уровень предикации.
Наши последние замечания могут породить впечатление, что операциональные проверочные процедуры могут преодолеть чисто лингвистический и концептуальный уровень потому, что он «материальны», и что следовательно только материальные свойства экземплифицируемы. Это не так. Не повторяя того, что мы уже несколько раз говорили о крайне разнообразном спектре операциональных процедур (которые до известной степени привязаны к непосредственным чувственным впечатлениям, но в своих самых характерных чертах могут быть достаточно от них далеки), мы хотим подойти здесь к этому вопросу, указав вкратце, что материальные свойства могут (иногда) быть нематериально экземплифицируемыми и что нематериальные свойства могут быть экземплифицируемыми. Используя знаменитый пример: Пегас, конечно, кодирует свойство быть (крылатым) конем и, следовательно, материальным телом, но Пегас не экземплифицирует это (материальное) свойство в (материальном) мире повседневного опыта. (Пегас не существует в области физических тел, потому что он не предназначается (is not intended) быть распознаваемым нашими физическими критериями референциальности.)
Однако Пегас экземплифицирует в мифологии свойство быть физическим телом. Мы не можем удостоверить это физическое свойство Пегаса никакой материальной процедурой проверки; мы можем удостовериться в нем только операцией нематериального типа, такой, как чтение мифологических историй, в которых описывается Пегас. Этот пример, кстати, показывает, что ноэмы вполне могут быть референтами, и это подтверждает – с другой точки зрения – наше замечание, что объекты и вещи это только релятивные понятия. На самом деле Пегас есть, конечно, и, так сказать, прежде всего ноэма, абстрактный объект. Однако на него можно ссылаться, вплоть до того, что он может экземплифицировать много материальных свойств, и это возможно, потому что он получил особый статус в некотором рассказе – статус, позволяющий делать о нем проверяемые высказывания. Но мы не говорим, что ноэмы могут быть референтами только в таких случаях. Например, как мы уже отмечали, на ноэмы наших интенциональных актов можно ссылаться путем саморефлексии (self-reflection), а это ментальная операция, отличная от предикации.
