4.4.3. Истинность предложения
Рассмотрим теперь знаменитый пример предложения: «Снег бел». В нем о снеге высказывается некоторое свойство – быть белым. Но если мы говорим, что это предложение верно, мы высказываем о самом этом предложении некоторое конкретное свойство, а именно – быть истинным. И все-таки есть не пренебрежимо малая разница между этими двумя родами «свойств», которая становится ясной, если подумать о том, что мы фактически утверждаем, когда произносим эти два предложения. Когда мы говорим «Снег бел», ясно, что мы говорим о снеге и делаем одну из составляющих его черт или атрибутов явной. А что мы на самом деле утверждаем, говоря «“Снег бел” истинно»? Говорим мы о предложении или о снеге? В наш способ говорить входят обе возможности, и показатель этой неоднозначности можно видеть в том, что мы вряд ли бы употребили этот способ в реальном разговоре. На самом деле мы, вероятно, сказали бы либо «Это верно (= истинно), что снег бел», либо «“Снег бел” – истинное предложение», где ясно, что в первом случае мы говорим о снеге, а во втором – о предложении.
И все-таки мы должны отметить, что первый способ сделать исходное предложение однозначным фактически вводит такое использование слова «истинный», которого мы в нашем нынешнем обсуждении не предполагали, поскольку оно применяется здесь не к предложению или пропозиции, а скорее к положению дел (к «факту», что снег бел), так что первая интерпретация исходного высказывания должна была бы лучше получить, например, следующую форму: «Снег действительно бел» или «Это факт, что снег бел», а не «Это истинно, что снег бел», которая содержит «некорректное» употребление слова «истинный».
То, что это употребление действительно некорректно, можно видеть из следующего простого замечания: в указанном предложении слово «истинный» употребляется не строго адъективным образом (не как прилагательное), поскольку мы вынуждены говорить «истинно, что», а это лингвистически отличается от «истинное», поскольку нам приходится иметь дело с «субстантивированным прилагательным» [?]. Фактически сказать «Это истинно, что» как и сказать «Это хорошо, что» – более или менее то же самое, что сказать «это истинная вещь, что» или «это хорошая вещь, что», где эти прилагательные очевидно высказываются о некотором неопределенном «нечто», которое мы можем отождествить с фактом или ситуацией, но не с предложением. Как ни странно, многие авторы, отстаивавшие так называемую «избыточностную (redundancy) теорию» истинности (утверждавшую, что «p истинно» имеет то же значение, что и «p»), упустили из виду, или по крайней мере недооценили, разницу между «истинно» и «истинно, что».
Спросим теперь, что значит сказать «“Снег бел” есть истинное предложение» или, теперь уже эквивалентно, поскольку мы критически отвергли первый разговорный вариант этого выражения, сказать:
«Снег бел» истинно.
Значит ли это действительно утверждать что-то о предложении «Снег бел», т. е. утверждать что существует конкретный атрибут, который можно высказать о нем, просто взглянув на него, так же как что это русское предложение или что оно состоит из трех слов? Конечно, нет. Высказать о предложении, что оно истинно, значит соотнести его с чем-то отличным от него, что, однако, не является его смыслом. Мы должны даже сказать, что не можем говорить об истинности предложения, если не примем, что истинность и ложность не могут быть приписаны, в правильном смысле, предложению, но только выражаемой им пропозиции, составляющей его смысл, и только косвенным образом и, так сказать, расширительно – к самому предложению
[217]. Но даже и так, никому не должно быть трудно признать, что понимания смысла предложения, т. е. понимания пропозиции, в общем случае недостаточно для того, чтобы сказать, истинна или ложна эта пропозиция (это возможно только в случае аналитических пропозиций). Чтобы сказать, истинна или ложна некоторая пропозиция, мы должны выглянуть из нее, т. е., как мы сказали, мы должны посмотреть на ее референт. Это утверждение не догматическое, оно основано на простом анализе того, что на самом деле имеет место, по крайней мере в большинстве случаев, когда мы принимаем предложение как истинное. Если я говорю, например, «Ручка у меня в кармане черная», я прекрасно могу понимать значение этого предложения, а значит и выражаемую им пропозицию, не зная, истинна она или нет. А чтобы узнать это, мне не нужен концептуальный, лингвистический или логический анализ данного предложения; мне нужно только вынуть ручку из кармана и посмотреть на нее. Более того, смысл предложения не изменится, независимо от того факта, что в результате моего осмотра оно окажется истинным либо ложным. Это мы и имеем в виду, говоря, что утверждать истинность некоторого предложения/пропозиции значит высказать нечто о предложении/пропозиции, но в неполном смысле, как когда мы высказываемся о чьем-то отцовстве. Быть отцом в некотором смысле свойство индивида, но лишь в той мере, в какой этот индивид находится в определенном отношении с другими индивидами (его детьми). Точно в том же смысле быть истинным – свойство предложения, но лишь в той мере, в какой это предложение мыслится находящимся в определенном отношении с чем-то еще. Более того, точно так же, как значение понятия «быть отцом» не может быть выражено без ссылки на отношение к его детям, значение свойства «быть истинным» для пропозиции состоит в явном упоминании ее отношения к этому «чему-то еще», которое, как мы видели, должно пониматься как внеязыковое, как принадлежащее «миру», как мы говорим в нашей трехуровневой семантике. Мы охотно признаем, что изложенные соображения имеют очень общий характер, и они не кажутся имеющими много общего с современной наукой, но эта связь проявится позже. Природа этого «чего-то еще» определяется по-разному в зависимости от различных концепций истинности. Например, довольно обычно назвать это «положением дел» (или иногда «фактом»), как это делали мы, но это может быть также «контекстной зависимостью», как предпочитают другие теории истинности. Называя это референтом, мы занимаем пока что нейтральную позицию, совместимую, вероятно, со всеми различными учениями о природе истинности. Для сторонников теории истинности как соответствия этот референт есть нечто, относящееся к структуре мира; для сторонников теории когерентности он может быть логической связью предложения с другими, уже принятыми предложениями; для других он может быть соотнесен некоторым конкретным «рациональным путем» с совокупностью предсуществующего знания, или с хорошей встроенностью в некую языковую игру определенного сообщества говорящих и т. д.
