Еще один общий пункт для этой и нашей доктрины – то, что, несмотря на признание существования свойств и отношений, мы не принимаем доктрину «крайнего реализма» в том, что традиционно называется проблемой универсалий. На самом деле, хотя мы и говорили об «экземплификации» (которая обычно понимается как указание на отношение между универсалией, существующей «в себе», и конкретными случаями этой универсалии), мы никогда не занимали такой крайней позиции. Для нас достаточно, чтобы такая экземплификация конкретно проверялась операциональными процедурами заданного типа. С другой стороны, этот «тип» позволяет нам избежать впадения в номинализм. Атрибуты не «находят» в субстанциях, а затем обретают некоторого рода общность благодаря некоторому сходству. Напротив, (научные) атрибуты определяются как ноэмы и снабжаются стандартизованными процедурами референциальности, позволяющими нам проверять, экземплифицируются ли они той или иной конкретной вещью. Возможно, эта позиция (которая кажется достаточно близкой к аристотелианской и томистской позициям «умеренного» реализма) больше всего подходит и сторонникам теории моментов.
Однако мы не вполне согласны с этой теорией и расходимся с ней в одном важном пункте. Не входя в подробности, что потребовало бы длительного обсуждения, скажем просто, что с точки зрения этих авторов моменты суть создатели истины. Действительно, они создатели истинности по преимуществу, и только существование некоторых видов «строптивых» предложений говорит о том, что не только модусы, но и вещи могут считаться создателями истинности. По нашему мнению, напротив, создателями истинности являются положения дел. На первый взгляд может показаться, что мы с ними полностью согласны, поскольку эти авторы тоже принимают этот тезис, но только потому, что для них положения дел тоже попадают в класс моментов
[252]. Мы не считаем их анализ удовлетворительным, поскольку мы способны сказать, что некоторая пропозиция истинна, не в силу того факта, что можем удостовериться в существовании субстанций, а также в существовании моментов; нам надо еще убедиться в принадлежности данного момента данной конкретной субстанции, и это еще одно требование
[253].
Нам помогает защищать эту позицию тот факт, что она отражает очевидное различие, которого часто не замечают, но которое должным образом подчеркивается некоторыми более точными авторами, когда они анализируют, например, два возможных смысла термина «объекты мыслей» (или «объекты речи»)
[254]. В одном смысле эти объекты суть то, что мы думаем, в другом смысле они суть то, о чем мы думаем. Но когда мы говорим (или думаем), что снег бел, мы говорим о снеге, но мы говорим о белизне (это большое достижение теории моментов), и то, что мы говорим, есть факт, или положение дел, что белизна есть момент, фундамент которого в снеге. Другими словами, даже если мы примем, а мы можем принять, что мысленное содержание любого предложения выражает отношение между двумя индивидами (индвидуальной субстанцией и индивидуальным моментом), именно их нахождение в отношении фундамента к атрибуту в данном конкретном случае составляет новизну, положение дел, которое должно быть эмпирически установлено, а также составляет специфическое мысленное содержание рассматриваемого предложения в отличие от мысленных содержаний терминов «снег» и «белый».
В заключение этих рассуждений мы имеем право сказать, что предложение не может быть истинным просто потому, что оно «утверждается»; его истинность зависит от существования соответствующих создателей истинности, которые мы определяем как его референтов. Эти референты – положения дел, в которых моменты входят в свои фундаменты, некоторые из которых могут в свою очередь быть моментами, но некоторые должны быть независимыми объектами, или субстанциями (без каких-либо дальнейших уточнений касательно конкретной онтологии этих субстанций)
[255]. Наделение атрибутов аутентичным онтологическим статусом (они – референты предикатов) имеет то преимущество, что показывает, насколько необоснованно утверждение, что в науке мы можем, возможно, утверждать существование некоторых вещей, но неспособны установить, каковы они, т. е. охарактеризовать их свойства. Это рассуждение игнорирует ряд пунктов. Во-первых то, что в практике (эмпирических) наук мы можем описывать объекты лишь постольку, поскольку они экземплифицируют свойства, что есть одна из формулировок гораздо более общего условия, что мы можем воспринимать, или вообще знать, некоторую субстанцию не иначе как воспринимая или познавая некоторые из ее атрибутов (или моментов). Следовательно, нелепо говорить, что мы можем знать о существовании чего-то, не зная (в какой-то мере), что такое это что-то (т. е. не наделяя это что-то атрибутами). Конечно, мы можем ошибаться, т. е. может случиться, что данная субстанция не обладает теми атрибутами, или моментами, которые мы ей приписали, но это не отменяет того факта, что для того, чтобы правильно утверждать существование некоторой субстанции, нам нужно знать по крайней мере некоторые из ее атрибутов.
