В заключение мы можем сказать, что есть место для разумной версии теории истинности как соответствия между двумя крайностями, одна из которых выражает эту доктрину просто как легко приемлемое (но почти пустое) утверждение, что для того, чтобы имела место истинность, нужно «какого-то рода отношение» между языком и реальностью (т. е. что язык не говорит «ни о чем»), а вторая выражает эту теорию как тезис, что язык может полностью сказать, какова реальность. Этот «способ существования» реальности лишь частично доводится до нашего знания в любой когнитивной ситуации, и более того – очень немногие его аспекты концептуализируются и получают наименования в языке. Следовательно, все, чего мы можем ожидать, утверждая, что некоторое предложение истинно, – это что немногочисленные атрибуты, обозначаемые его терминами, действительно экземплифицируются положением дел, которое они позволяют нам выделить и эмпирически проверить. Если результат этой проверки положителен, мы имеем право сказать, что наше предложение соответствует реальности (не в том смысле, что оно изоморфно реальности или изображает ее), и этим понятием мы выражаем положительный, но ограниченный успех нашего когнитивного предприятия. Таково, на наш взгляд, значение «классической» теории истинности как соответствия (adequatio), которую мы можем принять как возможную форму «теории соответствия», если придаем этому выражению очерченный выше более точный смысл.
4.5.6. Одно онтологическое следствие референциальной природы истинности
Рассмотрим некоторую область референции и некоторое множество пропозиций, относящихся к этой области. Из изложенного выше (т. е. из реляционной природы истинности и референциальной коннотации этого отношения) с необходимостью следует, что, если эти пропозиции истинны, у них должны быть референты, к которым они приложимы в данной области. Хоть это следствие и вполне очевидно, оно имеет особую важность и силу, поскольку дает нам возможность использовать «обратное направление» на пути референциальности, связывающем референты с предложениями. Прямое направление, с которым мы уже знакомы, это то, на котором мы можем обеспечить, например операционально, непосредственную связь между предложением и его референтами. Это позволяет нам заключить, что предложение истинно (и мы фактически говорим о «непосредственной истинности»), так что мы можем сказать, что «существование истинности» обеспечивается обнаружением референтов. Возможно ли тогда, что «существование референтов» обеспечивается обнаружением истинности? Конечно, да, по крайней мере в принципе, если мы можем использовать другие средства для установления истинности некоторого предложения. Такие средства существуют, и некоторые из них хорошо известны и эффективны, например те, которые представлены логической дедукцией. Если у нас есть предложение А, о котором мы можем сказать (например, операционально), что оно истинно для некоторой области референции, и мы можем корректно вывести из него другое предложение В, мы должны сказать, что В тоже истинно для той же области референции, и это даже в том случае, если В не проверяемо операционно. В не будет «непосредственно проверенным как истинное», но будет «признано истинным опосредованно», или «на основании аргументов». Но поскольку оно истинно, оно по необходимости должно отсылать к каким-то референтам в данной области, в силу структуры истинности.
Радикальные эмпиристы обычно не соглашаются с этим выводом, поскольку он опирается на приписывании способности обеспечивать знание в подобающем смысле не только чувствам, но и разуму. На самом деле они урезают природу логики до простых «тавтологических преобразований» предложений, при которых мы не получаем в заключении никаких новых знаний по сравнению с тем, которое уже содержалось в посылках. В этом смысле мы можем сказать, что они не признают никакого «синтетического употребления» разума, а только «аналитическое». Традиционное понятие логики было другим. Она рассматривалась как спецификация тех форм аргументации, которые сохраняют истинность и, следовательно, могут приводить к высказываниям, действительно отличающимся от посылок (и следовательно, сообщающих нечто новое) и в то же время истинным в силу истинности посылок и надежности логических средств. Другими словами, радикальные эмпирики не умеют признать, что у людей есть дополнительное средство познания по сравнению с животными, а именно разум.
Надежность этого инструмента установлена веками исследований по формальной логике, хотя это и не значит, что его использование гарантирует нам истинность в каждом конкретном случае Это, однако, относится и к чувствам. Не все, о чем свидетельствует зрение, является конкретно существующей вещью (вспомним об оптических иллюзиях или просто об отражениях в зеркале). Надежность конкретных познаний, приобретаемых в отдельных случаях, проверяется другими когнитивными инструментами, и среди них может использоваться и разум. Чтобы исключить предположение, будто отражение в зеркале – настоящая вещь, мне не надо «касаться» его. Я могу просто подумать об абсурдности предположения, будто вещь может неограниченно умножаться просто в результате умножения числа отражающих ее зеркал (такое умножение зеркал не является причиной, достаточной для возникновения новых вещей), и постараться найти рациональное объяснение этого кажущегося умножения. На этом пути люди открыли (с помощью разума) некоторые аспекты реальности, не обнаруживаемые чувствами, в данном примере – законы оптического отражения, объясняющие это явление. В заключение: истинное знание может быть получено с помощью разных когнитивных орудий, внутренне надежных, но чье конкретное применение требует некоторого рода перепроверки, чтобы повысить нашу «степень доверия», но не для того, чтобы быть уверенными в том, что, если доставляемое ими знание истинно, референты этого истинного знания действительно существуют (это следствие вложено в природу самой истинности).
Помимо логической дедукции в науке создаются и применяются и другие средства получения истинных предложений, и в глобальную задачу науки можно снова (после уточнений, проведенных до сих пор в этом исследовании) считать входящей в качестве весьма заметной части попытки получать истинные высказывания или системы высказываний. Из этого, следовательно, вытекает, что в той мере, в какой эти усилия успешны, т. е. в той мере, в какой наука добывает истинные предложения промежуточного (mediate) – характера, они с необходимостью подразумевают присутствие их предполагаемых референтов в области дискурса той науки, в которой они сформулированы.
Интересно, что эту референциальную ангажированность истинности признают даже философы, далекие от признания теории истинности как соответствия и с большой осторожностью принимающие «реализм». Рассмотрим, например, эти высказывания Николаса Решера:
Семантика принуждает к реализму: у нас нет альтернативы признанию реальными положений дел, предполагаемых теми утверждениями, которые мы готовы делать… как показывают эти соображения, мы принимаем, что существует независимая от мысли реальность, даже хотя мы и не можем выдвинуть никаких претензий на определенное знание ее природы… Какой бы негативной и регулятивной ни была бы эта концепция, она тем не менее нужна нам как полезное орудие, без которого нельзя обойтись
[262].
