Борьба за существование, во-первых, велась сообща; пастырь направлял стада на тучные пажити силою своих индивидуальных свойств, поселял доверие к себе в пасомом стаде, а доверие это делало его и верховным судьею, и избранником, и распорядителем судеб. Но как скоро индивидуальные свойства в обществе начинали развиваться и брать верх над стадными, то и общественные интересы, разобщаясь, стали спутываться в клубок, разматывать который делалось не по силам ни стаду, ни пастырю. Очевидно, при таких условиях сделалось необходимо выделиться известной части общества и заняться осторожным разматыванием клубка. Какова могла быть эта выделившаяся часть, более или менее индивидуализированная, зависело от разных исторических условий развития целого общества.
Но какова бы она ни была и каким бы путем она ни выделилась от остального общества (выбором ли или насилием), интересы ее, тотчас же по выделении, не могли оставаться одними и теми же с общественными. Правительственная власть, какова бы ни была форма правления, заключает в себе всегда начало антагонизма с обществом. Не один самовластный монарх, а всякая государственная власть, держащая кормило правления, говорит, если не вслух, то про себя: государство – это я; если же и не говорит, то всегда хотела бы это сказать. В самом деле, ведь государство не есть одна территория с прозябающим на ней народонаселением, прикрепленным к земле.
Государство – отвлеченное понятие, самая характерная, то есть общая всем фактическим государствам, черта которого есть правление, и власть, заведующая его механизмом, весьма естественно видит в себе квинтэссенцию управляемого ею государства.
Образ правления – это указатель и мерило отношений индивидуализма к стадности общества. Чем более стадных свойств в обществе, тем и индивидуальнее, одноличнее его правительство и тем менее антагонизм общества к правительству. А когда стадные свойства общества доведены культурою до минимума, то начинается, как видно, поворот и в индивидуализированном донельзя обществе рождается, как видно, потребность возврата к стадности.
Мне кажется, мы живем именно в такое время; разве не целая бездна отделяет наше понятие об особи и личности от понятия современных утопистов о будущем их государстве! Зоологическая особь, представляющая еще научную загадку, делается еще загадочнее, когда она является в виде человеческой личности. Из массы этих личностей не найдется и двух одинаковых. Один и тот же основной тип организации и миллиарды оттенков, и каждая личная особь свой особенный, сам в себе заключенный мирок! Все в нем своеобразно. В каждом из этих мирков есть свой Бог, которого попы, к сожалению, игнорируют, навязывая всем миркам своего. Есть и свое мировоззрение и свои интересы.
И чем более развивается эта личная особь, чем более теряет она стадные свойства, тем более разбивается крупное стадо на мелкие группы, сплоченные одинаковыми или сходными интересами, потребностями и стремлениями.
Но все имеет границы, и размельчению наступает конец. Когда путаница интересов делает борьбу за существование губительною, государственная власть, если она успела хорошо организоваться в период индивидуализации еще стадного общества, полагает конец этой междоусобицы индивидуальных интересов искусною группировкою, умением сближения и соединения мелких групп в крупные, становясь на сторону то большинства, то более влиятельного, более сильного и крепкого духом меньшинства. Но когда большинство образовалось без пособия власти (силою вещей и обстоятельств), когда оно к тому же достаточно индивидуально, т. е. интеллигентно и самостоятельно, то оно стремится само властвовать.
Мелкие группы особей сливаются в большинство только борьбою за существование, видя в ней своим противником более индивидуализированное меньшинство. Выходит нечто странное и зловещее. Это – наше время. Группы людей, пока еще меньшинство, обязанные своим происхождением развитию индивидуальности, восстают против нее и всеми силами индивидуализма стараются образовать новое стадное государство.
Что такое, в самом деле, современное движение утопистов, как не вызов на борьбу с человеческою индивидуальностью? Крайности сходятся. И культурному обществу, в апогее его развития, предстоит перспектива усовершенствования стадного состояния. Разве это не так? Стремление к полной свободе, самое индивидуальное из всех стремлений, должно уступить место в будущем государстве утопистов вынужденному действию для общего блага.
Вся забота власти должна будет сосредоточиться на борьбе с индивидуальностью. Нормальный антагонизм общества и государства, искусственно раздуваемый в настоящее время агентами утопий, потом должен прекратиться. И общество, и государство должны сделаться сообща стадными, лишенными индивидуальности. На место юридического гражданского права, продукта человеческой индивидуальности, должно выступить естественное стадное право равенства и братства. Ни личная, индивидуальная свобода, ни права личной собственности и наследия не должны препятствовать общему благоденствию, определенному стадными законами. Индивидуальный талант должен употребиться на общее благо; ни гений, ни дарование не должны быть личною собственностью. Нивелировка, разумеется, должна начаться не с этого, а с более существенного – с кармана.
Применяя все сказанное к себе, к нам, к нашему государству, я не могу от себя скрыть, что замечаю в нем еще много стадного. Индивидуализм развит у нас относительно в миниатюре. И это, конечно, на руку современным нивелировщикам. Еще более заманчив для них наш недостаток буржуазии и вообще муниципального западного элемента и избыток аграрного стадного. Немудрено, что наша государственная власть, перенесшая в царствование Александра II точку опоры в будущем и на это аграрное сословие, встретилась тотчас же на этой почве с современными утопистами.
Достопамятное царствование Александра II, ознаменованное целым рядом великих предприятий, конечно, не могло в двадцать лет, считая с 1861 года, каждое из них довести до конца; но существенный недостаток, существенно вредивший благим начинаниям царя, было колебание и переходы одной системы правления к другой в самое переходное время национальной жизни. Нивелировщики не преминули пользоваться этими недостатками и всегдашнее следствие колебаний – недовольство – раздувать в свою пользу; а правительство, занятое переходами и постоянными колебаниями, не успевало способствовать индивидуализированию стадного общества и группировать мелкие индивидуализированные группы в более крупные. А в этом именно и лежит оплот против напора современных утопий.
Если приведенное мною воззрение на историю развития общества справедливо, то задача нашего правительства в настоящее время должна состоять в том, чтобы способствовать всеми силами развитию индивидуализма, еще угнетенного стадными свойствами. Как эти свойства общества ни пригодны и ни выгодны для разных государственных целей в первобытном или начальном состоянии культурного государства, но потом, в периоды дальнейшего развития, они делаются обоюдоострым орудием и могут оказаться настолько же за, насколько и против него.
Пусть современная утопия, если она осуществима, осуществится на месте своего источника. Там началась уже, пока умственная, борьба труда с капиталом. Надо надеяться, что, и перейдя на практическую почву, эта борьба будет все-таки более осмысленная, чем у нас. Индивидуализм на Западе успел развиться и подавить стадные свойства народов гораздо более, чем у нас. Бисмарк говорит даже, что каждый немец хочет иметь непременно своего короля. Бог у каждого уже другой. Индивидуализм давно уже раздробил общество на мелкие группы, соединяющиеся теперь насущными потребностями существования.
