Выращивание овощей не требовало ни обширных пахотных земель, ни крупных финансовых вложений. Франсиско должен сделать это, пусть даже отец проклял бы его за то, что он отдал землю китайцу. До чего же абсурдная, размышлял Франсиско, складывается ситуация: чтобы обезопасить земли, он должен дробить их, иначе правительство сделает это за него.
Бессонными ночами он рассуждал, что попытки правительства выжать максимум из земли, разорвав ее на небольшие наделы, в конце концов убьет эту землю хуже саранчи. Что будущее за городами типа Монтеррея, которые занимаются производством, не связанным с сельскохозяйственной деятельностью. Он не представлял себе, как встанет на ноги страна, если не возделывать землю. Несмотря на все перемены, на появление городов из железа и бетона, невиданный технологический прогресс и прочие современные чудеса, одно никогда не изменится: люди, как городские, так деревенские, ежедневно нуждаются в пище. А значит, необходимо, чтобы кто-то эту пищу производил. Эх, если бы только правительство и его бездельники не лезли не в свое дело…
Франсиско положил запечатанные конверты на стол. Он устал. Он собирался переодеть пижаму, но за окном по-прежнему бушевала буря. Он сомневался, что уснет под такие завывания, даже если попытается. Не так давно он получил письмо от хозяина «Банка Мильмо», в котором тот заявил, что встревожен необычной активностью на его банковском счету. Боится небось, подумал Франсиско, что Моралесы переводят деньги в другой банк. Несмотря на письмо, равно как и на все более робкие возражения Беатрис и непонимание многих друзей, а главное, на проклятия, которые отец этой ночью обрушивал на него с небес, Франсиско не раскаивался в том, что использовал сбережения, вложив их в землю и городской дом, а в дальнейшем собирался приобрести трактор и наладить систему орошения. По иронии судьбы вся земля, приобретенная им в Монтеррее, пустовала и не обрабатывалась, и никого из правительства это не волновало.
Настало время вновь заняться землей и купить уже наконец первый в их районе трактор. Если правительство мечтает о продуктивном сельском хозяйстве, он его обеспечит. Завтра же Франсиско отправится в Ларедо. Что бы там ни писал Патрисио Мильмо, как бы ни грохотало небо и ни сверкали молнии, настало время опустошить банковский счет, а уж он позаботится о том, чтобы вложения в трактор окупились как можно скорее. Этот трактор будут перевозить с плантации на плантацию, сбор урожая потребует меньше рабочих рук, а продукции будет больше. В свободные часы он будет сдавать его другим аболенго и так отчасти покроет расходы на необходимые для трактора керосин и бензин.
Он услышал последний удар грома.
– Занимайся своими делами, папа, – пробормотал Франсиско. – А мои предоставь мне. – И в наступившей тишине крепко уснул.
36
Вначале на отца все набросились, мол, зачем вкладывать деньги в дорогостоящую махину, которая делает то же самое, что и пара запряженных в плуг мулов, или в покупку дорогих семян, из которых вырастут те же культуры, что выращивались в наших краях всегда. Однако в итоге все признали его решение верным: трактор быстро пахал, сажал, а затем снимал урожай, который оказывался лучшим в районе, причем не только маиса, но и сахарного тростника, а кое-кто даже записался в очередь на аренду трактора в следующий сельскохозяйственный цикл.
Мама со смехом рассказывала, как папа, держа в руках инструкцию по эксплуатации, впервые запустил трактор, решив про себя, что в будущем обучит наиболее сообразительных пеонов и доверит трактор им. Однако в итоге это стальное чудище так ему полюбилось, что прошли месяцы, прежде чем он наконец согласился выпустить руль из рук, утверждая, что машина слишком дорогая и сложная, чтобы доверить ее кому-то другому, – они либо не справятся, либо угробят ее. Мама полагала, что для начала отец хочет набраться опыта, а потом передать этот опыт кому-то еще, однако замечала, что даже в этом случае не обязательно самому чистить весь трактор, от двигателя до последнего винтика, смазывать маслом и укутывать его, как младенца, каждый вечер после рабочего дня.
– У тебя полно других дел, – сказала как-то мама. – А ты только и знаешь, что обниматься с этим плугом. У тебя вон лошадь растолстела – так мало ты на ней ездишь.
Вняв словам жены, отец неохотно согласился доверить машину лучшему из его пеонов. Одновременно с этим он продвигал альтернативный план вложений в Монтеррей, делая вид, что поглощен предстоящей помолвкой Кармен, а эскапады Симонопио его не волнуют.
Той зимой отец решил было, что наконец добился своего и Симонопио забросит свои ежедневные вылазки в горы. Пару раз он предлагал ему съездить вместе на ранчо в Тамаулипасе на несколько дней. Там Симонопио превращался в прежнего неустанного спутника, веселого и жизнерадостного – такого, каким Франсиско не видел его уже целый год. Но едва вернувшись в Линарес, Симонопио снова исчез. Иногда он встречал отца на дороге, когда тот, проверив, как идут работы в полях, возвращался домой, но не более того. Он исчезал на долгие часы, хотя ночевал всегда дома. Отец не понимал причину его уныния, но всякий раз радовался, что крестник забыл свои длительные блуждания.
Мама рассказывала, как шокировала ее необъяснимая перемена, случившаяся с Симонопио с тех пор, как он переехал в сарай к пчелам и превратился в странствующего рыцаря. Он никогда не был игривым ребенком, но прежде его глаза по-детски блестели благодаря наивности и слепой вере всем и вся. Но если другие дети теряли этот блеск постепенно, по мере взросления, Симонопио утратил его внезапно, как будто кто-то нажал на выключатель и погасил свет, не давая возможности привыкнуть к новому человеку, возникшему в одночасье.
Честно говоря, если бы я однажды им сообщил – без слов, а то и вовсе не появляясь на глаза, как это делал Симонопио, или же с громким криком, как это обычно делал я сам, – что однажды уйду по своим делам и нет способа меня удержать, родители схватили бы меня за шиворот и осыпали угрозами. И я бы отказался от прогулок, потому что всегда был более-менее обычным ребенком. Сейчас мама, да покоится душа ее с миром, непременно возразила бы, если бы могла, что она сражалась со мной все мое детство. А я, как любой обычный ребенок, то и дело задумывал удивительные приключения, сочинял планы, как изменить мир к лучшему и навеки искоренить несправедливость, о которых начисто забывал при первых же признаках голода, при первом же приглашении поиграть у друга или уловив суровый взгляд родителей. Однако Симонопио, который и без того никогда не был обычным ребенком, стал совсем уж странным.
Мама полагала, что это жизнь вблизи пчелиных запахов и испарений изменила его характер. Она сочла своим долгом сказать отцу, чтобы тот убедил Симонопио вернуться в дом, поскольку няня Реха им помогать не желала. Отец выслушал маму, но просьбу не выполнил, понимая бессмысленность ее слов. Мама вела себя как всякая мать, не желающая понять, что дети выросли. Она продолжала воспитывать и пытаться изменить жизнь Симонопио, решив за него, что положено, а что нет. Но разве можно было изменить их крестника с телом десятилетнего мальчика и взглядом старца, в котором читались мудрость и непоколебимая решимость?
