Его состояние испарилось, но владения никуда не делись, и сейчас больше, чем когда-либо, он чувствовал себя не просто обязанным, но и вынужденным защищать то, что осталось. Вот почему он больше не мог позволить себе великодушия, которое всегда проявлял в отношении Эспирикуэты. Вот почему отправился сообщить, что если тот откажется выращивать на предоставленном ему участке апельсиновые деревья, ему придется уйти.
Новость застала батрака врасплох.
– Я девятнадцать лет обрабатываю эту землю и хочу посадить табак.
Франсиско опешил, услышав от Эспирикуэты столько связных слов. Желание выращивать табак было для него новостью.
– Табак выращивали еще до сахарного тростника, но он плохо растет в наших краях. А ты, между прочим, уже девятнадцать лет не выполняешь наш уговор. Давай условимся: ты делаешь то, что говорят, или уходишь. Выращивание апельсинов тебе ничего не будет стоить. Я привезу саженцы. А ты их посадишь и будешь за ними ухаживать. Апельсины отлично продаются, кроме прочего, так у нас никто не отнимет землю, Ансельмо.
Тишина.
– Увидимся в субботу. Я помогу тебе начать.
62
– Так у вас никто не отнимет землю.
– Ну да. Ладно, увидимся в субботу.
В тот день, вместо того чтобы поливать маис, Ансельмо Эспирикуэта решил потренироваться стрелять из маузера.
63
Я никогда не забуду эти дни напряженного ожидания. Забравшись в грузовик, я воображал, что убегу вместе с цирком и научусь, как Пелудо, настоящее чудо, петь под водой. Не то чтобы я собирался зарабатывать этим на жизнь, но почему-то мне представлялось, что если кто-то способен петь в такой чужеродной и враждебной стихии, как вода, первым делом он должен научиться дышать, как рыба.
Что, если это умение принесет мне множество удивительных приключений, о которых потом можно будет рассказать?
Сколько суббот было у меня за спиной? Шел апрель 1929 года, а значит, в моей жизни их было триста шестьдесят четыре. За свои почти семь лет я пережил семь Великих суббот, которых ждал с нетерпением: после унылого однообразия, которое традиционно приносил с собой Великий пост, в Линарес возвращались яркие расцветки и всяческая активность. Были и другие желанные субботы, например те, когда мы отправлялись на ярмарку в Вильясеку, где проходили лучшие скачки на четверть мили, для меня – целое событие. Или же летние субботы, которые мы с кузенами проводили на ранчо, стараясь как можно дольше простоять в заводях возле реки – вот почему мне так хотелось овладеть таинственным искусством Пелудо, умевшего петь под водой.
Эта суббота была для меня не просто субботой, а субботой из суббот: мой седьмой по счету день рождения совпадал с шоу под водой и собранием всех жителей города, желавших взглянуть на необычайное явление. Я воображал, будто всю эту суету затеяли специально для того, чтобы меня порадовать. Я представлял, как посреди спектакля голос Пелудо, забулькав из-под воды, отчетливо произнесет: а где именинник? И тут вперед выйду я. Ожидание было бесконечным.
В эти мучительные учебные дни, остававшиеся до субботы – такой желанной, такой долгожданной, такой всецело моей, – учителя и ученики говорили об одном и том же. «Невозможно, – повторяли взрослые. – Это невозможно». – «Но он же обещал, – возражали дети. – Он говорил про это в громкоговоритель, и мы все слышали!» Можно подумать, слова, сказанные в громкоговоритель, дают какую-то гарантию. И те и другие собирались послушать подводное пение: удочка была заброшена, и каждый из нас был рыбой, готовой клюнуть.
За два дня до обещанной субботы люди на улицах останавливались переброситься парой словечек и невзначай спрашивали друг друга: «Ты пойдешь?» И ни слова больше. Никому не приходило в голову уточнять, о каком событии идет речь и о каком дне. Все знали и с готовностью отвечали:
– Значит, увидимся! Ты в котором часу выходишь?
– Начало в пять.
– Лучше прийти пораньше. И еды с собой захватить.
– Конечно! Заодно устроим пикник.
– Захвати бутерброды и лимонад.
– Давай в двенадцать.
– Выберем место получше.
Выбрать хорошее место казалось первостепенной задачей. В тот день даже бакалейщик Абрахам в четыре пополудни закрыл свою лавку. Батраки требовали у хозяев, чтобы те позволили им работать всего полдня. Военные казармы, которые вот уже несколько лет располагались в здании больницы, самом большом в городе, выставили охрану, состоящую всего из двух солдат, которых за что-то наказали, остальные же отправились на спектакль. Отцы семейств, даже самые заядлые скептики, не смогли запретить своим отпрыскам субботнюю вылазку. Все, за исключением моих родителей.
Каждый из оставшихся пяти дней дома проходила очередная кампания, дабы убедить папу и маму пойти на спектакль, однако ни одна из них не увенчалась успехом. Думаю, папа и мама были единственными, кто категорически отказывался платить по двадцать сентаво за то, чтобы взглянуть на мошенника, воспользовавшегося доверчивостью линаресцев. Не сломили их и мои уверения в том, что туда пойдут все мои друзья, а у меня день рождения. Меня не слишком пугали эти разговоры. Ведь Симонопио дал слово, что отведет меня на реку. А родители как хотят, это их дело.
Долго ли, коротко ли, время неуклонно движется вперед, и, песчинка за песчинкой, долгожданное событие наступает, молодой человек. Итак, пришла суббота, которую с таким нетерпением ждал весь Линарес.
64
Она воспитывала своих детей строго, далеко не на каждую просьбу или предложение звучал положительный ответ, однако ближе к субботе Беатрис Кортес-Моралес устала отвечать: «Нет, нет, нет, пожалуйста, оставь меня в покое», поскольку ее собеседник, несмотря на возраст – а может, благодаря ему, – был неумолим и ей не удавалось переломить его упрямство.
За последние пять дней, которые показались ей неделями, она несколько раз готова была дрогнуть и ответить: «Ладно, иди любуйся на этого Пелудо, на это так называемое чудо, на никчемного мошенника». Но на субботу у семьи уже появились планы, и планы эти не предусматривали потерю времени и денег на выходца из какой-нибудь дальней деревни, который за десять лет жизни в окрестностях Линареса только и делал, что вымогал у добрых граждан деньги всякими хитростями. Родители не сомневались: в эту субботу публику в очередной раз обманут.
Беатрис понятия не имела, что ожидает зрителей, собравшихся, чтобы взглянуть на спектакль с участием водяного певца, и догадывалась, что людям просто необходимо было развеяться после минувших, а также предстоящих трудных лет, а потому неудивительно, что даже самые недоверчивые поддались зудящему любопытству. Желание взглянуть на Пелудо было всего лишь предлогом.
Уж если Пелудо дает спектакль, почему бы не развлечься в этот ленивый теплый весенний денек на берегу реки, в тени деревьев, в кругу семьи, наслаждаясь играми и вкусной едой среди друзей? Беатрис подозревала, что кое-кто с нетерпением предвкушает окончание гуляний, когда мошенник будет освистан – она была уверена, что заслуженно, – после обещанного подводного пения. Двадцать сентаво с человека стоили того, чтобы отлично провести день с друзьями и соседями на свежем воздухе, а затем насладиться массовым освистанием – возможно, его предвидели и сами зачинщики праздника, и жулик, который его заслужил. За двадцать сентаво с носа они на многие годы получат отличный анекдот, чтобы пересказывать друг другу, а значит, деньги в любом случае не будут потрачены впустую.
