Пойдем со мной туда, где так долго звучало отчаянье —
К колесам, содранным с «шевроле» и воющим
от бесконечного одиночества,
Брошенным на спину в грязь и золу, будто голая пьянь,
Они покатятся ночью с холма и наконец затихнут на дне пруда.
Изрезанные камеры на обочине автострады
Подобны черным корявым телам, что тужились, лопнули
И были оставлены.
Курчавые стальные обрезки, разметанные по гаражной скамейке,
Иные еще теплы и тверды, если сжать их ладонью,
Но они сдались и во всем винят правительство.
Или дороги Южной Дакоты, по которым мы бредем в темноте…
«Щелчок» – вся их жизнь происходит по «щелчку», говорят пролетарии из среднего и низшего слоев, отступая и замыкаясь в домашних делах: что-то смастерить или отремонтировать дома, помыть и отполировать автомобиль; поиграть в покер; отправиться на рыбалку, охоту, в поход; посмотреть по телевизору спортивный канал или какой-нибудь вестерн, воображая себя нападающим или героем; навестить родственников (кстати, высше-средний и высший классы, наоборот, избегают родственников и предпочитают гостить у друзей); а в субботу или воскресенье устроить семейный шопинг в ближайшем супермаркете.
В самом низу рабочего класса – слой, который легко узнать по его величайшей неуверенности в своих трудовых перспективах. В этот слой попадут нелегальные иммигранты вроде мексиканских сборщиков фруктов. Социальная изоляция здесь является нормой, и слова Хоггарта о низшем слое рабочего класса в Великобритании справедливы и для других стран: «В социальном смысле… каждый день и каждая неделя протекает почти без всякого плана. Нет ни записной книжки с планами, ни календаря с напоминаниями, писем почти не пишут и не получают». Царят отдаленность и изоляция, как в Аппалачских равнинах, и тут, в самом низу социальной лестницы, мы встречаем людей, которые, не имея никакой специальной подготовки и не умея ничего делать, просто от тупого отчаяния спешат вступить в армию.
И все же они в положении лучшем, чем нищие, – эти никогда не имели даже сезонной работы и живут целиком на социальное пособие. Они отличаются от низшего «незримого» класса не столько таким уж ощутимо более высоким уровнем жизни, сколько тем, что они более заметны – «бродяги-алкаши с Бауэри»
32, побирушки, тронувшиеся умом ораторы, вещающие в скверах и на перекрестках о своих хворях и несчастьях и потягивающие спиртное из бумажных пакетиков, – потребность в признании заставляет всех этих людей «выступать» перед уличной аудиторией. В крайней точке, когда способность подчиняться закону и моральный упадок достигают предела, мы наконец увидим низший «незримый» класс: дни напролет он мается у дверей социальной службы или изобретает способ законным образом угодить в какую угодно инстанцию – благотворительную или исправительную, не особенно важно.
Такие вот у нас классы. Часто их представляют в виде этакого амфитеатра, спускающегося стройными рядами и так бегущего вдоль бесконечной улицы. На каждом – маркировка вроде афиши, и во весь фронт он оклеен пояснительными плакатиками. В каждом – от самых зажиточных до самых бесприютных – непрерывно разыгрывается спектакль о самоуважении. Но самое странное – что тут нет переходов с одной сцены на другую, нельзя шагнуть ступенью выше. И вот что важнее всего: ни на одной из сцен нет такого человека, сколь бы он ни был сановит, который большую часть времени не трясся бы от страха всеми своими поджилками, до смерти боясь запнуться, перепутать слова, выйти не в том костюме или еще как-нибудь оконфузиться. Если вам попадется американец, который искренне ощущает полнейшую классовую безмятежность, сделайте из него чучело и выставьте на всеобщее обозрение. Это редчайший экземпляр.
Глава 3
Внешность имеет значение
Каким образом, при известной наблюдательности, вы, как правило, способны моментально определить, к какому классу принадлежит человек? На какие кастовые признаки вы обращаете внимание?
Привлекательная внешность, конечно, встречается во всех классах относительно равномерно, но зачастую все-таки становится отличительной чертой высшего класса. Причина – в благоразумном естественном отборе, как отмечает Джилли Купер: если представитель высшего класса и вступает в брак с кем-то из более низших слоев, как правило, это будет писаный красавец или красавица. Она делает вывод: «В целом, привлекательные люди, вступая в брак, часто повышают свой статус, а неуверенные в себе и внешне отталкивающие – понижают». Важный классовый индикатор – улыбка, а точнее, ее умеренность. На улице вы без труда заметите, что дамы пролетарских слоев улыбаются и чаще, и шире, чем их товарки из средних и высших слоев. Во-первых, им нравится хвастаться своими прелестными зубными протезами, а во-вторых, они живут в культуре, где принято желать «хорошего дня!», и стараются большую часть дня профилактически излучать оптимизм. Кстати, о протезах: недавно мне довелось стать свидетелем удивительного представления – один работяга ухитрился приспустить протез с верхних зубов и почти на дюйм вытолкнуть языком желто-розовую конструкцию изо рта прямо на глазах у публики. Захотелось ему внезапно ее «проветрить». Невозможно представить, чтобы что-то подобное проделал представитель среднего или высше-среднего класса; а вот кто-то из высшего класса – запросто, ведь общественное мнение высшему классу до лампочки.
Еще более верный признак класса – рост человека, особенно в Англии; здесь редко встретишь низкорослых и коренастых благородных дам и джентльменов. Независимо от роста, заметно выступающая задница выдаст низкое происхождение, так же как и очень короткая шея. Отсутствие шеи особенно примечательно у Лоренса Велка или музыкантов в жанре «кантри-энд-вестерн», таких как Джонни Кэш и др. Если вы скептически относитесь к идее увязать внешность с признаками, говорящими о классовой принадлежности человека, попробуйте мысленно поставить в пары известных личностей: пусть это будут Рой Экафф и Аверелл Гарриман
33, мэр Чикаго Ричард Дейли и президент Джордж Буш. Или, раз уж на то пошло, Минни Перл и Джеки Онассис.
Поскольку 62 процента американцев страдают лишним весом, самый простой и дешевый способ выделиться – быть стройным. Этой цели, как правило, придерживаются все четыре высших слоя, хотя среднему классу труднее других: из-за преимущественно сидячей работы приходится скрепя сердце оторвать себя от картошки. Нищие и представители незримого низшего класса обычно тоже не могут похвастаться пышными формами, однако редко это результат их осознанного выбора. А вот три слоя пролетариата полнеют без зазрения совести: во-первых, благодаря фастфуду и пиву, а во-вторых – страх соскользнуть со своей ступеньки ведет к нервному перееданию, особенно среди высшего слоя пролетариев. В целом пролетарии могут обосновать потребление жиров – дескать, это свидетельство стабильной зарплаты и возможности часто питаться вне дома; если мы верим, что они подчиняются гипнозу телевизионной рекламы Макдональдса, то они вполне охотно выбираются «позавтракать где-нибудь».
