Но никто не решается высказать эти крамольные мысли вслух, рискуя получить нагоняй от мистера Фишера А. Раймса, директора по общественным связям Ассоциации производителей искусственных волокон, штаб-квартира которой расположена в Вашингтоне и которая настолько влиятельна, что может убедить армию и флот добавить максимум искусственных волокон не только в полотенца, но заодно и в мочалки и тряпки для пола. Мистер Раймс всякий раз решительно пресекает клеветнические измышления – вот, например, давеча направил в «The New York Times» письмо в защиту полиэстера, опровергая суровую критику эксперта в области моды, выступившего на страницах газеты ранее. «Полиэстер, – пишет он, – выпускается во множестве вариантов, включая и самые роскошные. Это самый распространенный сегодня материал в индустрии моды». (И именно это-то с ним и не так, если, конечно, смотреть на проблему с точки зрения классового анализа.)
Итак, один признак, позволяющий предположить близость человека к пролетарским слоям, – это цвет одежды и наличие полиэстера в ее составе. Еще один признак – надписи на одежде, ее «прочитываемость» (legibility). Элисон Лури предложила полезный термин «говорящая одежда» (legible clothing) для обозначения футболок и бейсболок с различными надписями – которые, по замыслу тех, кто их носит, должны прочитываться и вызывать восхищение. Надпись может быть простой – как Budweiser или Heineken’s, а может быть сложной или, нередко, двусмысленной – как на молодежной женской футболке: «Лучшее – внутри». Когда пролетарии собираются вместе, желая отдохнуть и повеселиться, редко они выбирают для того одежду без начертанных на ней слов. По мере перехода к более высоким социальным слоям и активации принципа сдержанности слова постепенно исчезают и к среднему и высше-среднему классам заменяются неброскими логотипами – как, например, крокодильчик фирмы Lacoste. Шагая вверх по социальной лестнице, вы постепенно будете оставлять позади явные обозначения торговых марок, и когда вокруг их не останется вовсе, не сомневайтесь: вы ступили на территорию высшего класса. Причина та же: как футболка с надписью «Кока-кола – это вещь!» выдает пролетарскую натуру ее обладателя, так и галстук с ярлыком Countess Mara – вульгарен и допустим только в среднем классе.
Пролетарии ощущают психологическую потребность носить одежду с говорящими надписями, и причины этой потребности скорее трогательны, а вовсе не смешны. Надевая что-нибудь с надписью «Sports illustrated», или «Gatorade», или «Lester Lanin»
35, работяга ассоциирует себя с компанией, предприятием, проектом, который признан успешным, и через надпись на одежде частичка этого успеха приподнимает и того, кто в нее облачен. Именно поэтому каждый год, в мае, на автодроме «Индианаполис Мотор Спидвей» вы видите взрослых мужиков, горделиво разгуливающих в дурацких кепках с надписями «Goodyear» или «Valvoline»
36.
Рис. 6. Говорящая одежда: средний класс (слева) и пролетарий (справа)
Четко выписанное название фирмы обладает сегодня поистине тотемической властью прочерчивать различительные линии между теми, кто выбирает говорящую одежду. Натягивая говорящие шмотки, человек растворяет свою частную идентичность в чужом коммерческом успехе, утверждая свою значимость словно с чистого листа и, пусть на какое-то время, становясь кем-то. За 27 долларов вы можете оформить доставку в почтовое отделение города Холидей, штат Флорида, и получить сине-бело-рыжую нейлоновую куртку с большой надписью спереди: «Union 76»
37. Есть женские и детские размеры. Самое оно для пикника. И такая потребность есть отнюдь не только у пролетариев. Посмотрите на футболки или холщовые хозяйственно-универсальные сумки с отпечатанной на них эмблемкой «Нью-Йоркского книжного обозрения» – оно ведь недвусмысленно говорит: «Я читаю сложные книги» ; или же с портретами Моцарта, Гайдна или Бетховена – которые сигнализируют: «Я – человек культурный». Позолоченные пуговицы с логотипом университета на блейзере, столь дорогие среднему классу, точно так же помечают своего владельца громкими брендами – скажем, Университет Индианы или Университет штата Луизиана.
Если человек носит одежду совсем уж новую или совсем уж безупречно вычищенную и выглаженную, это тоже позволяет предположить, что его социальные обстоятельства не вполне устойчивы. Представители высшего и высше-среднего классов любят щеголять в одежде поношенной, словно хвастаясь тем, сколько традиционных условностей, обычно ассоциируемых с достоинством, они спокойно могут отбросить, – то же объясняет и их тягу надевать мокасины на босу ногу, безмятежно пренебрегая носками. Дуглас Сатерленд в книге «Английские джентльмены»
38 точно описывает принцип выбора поношенной одежды. «Джентльмены, – пишет он, – могут носить свои костюмы, пока нити не начнут просвечивать, однако делают они это с изрядным пижонством, и самому невзыскательному наблюдателю при этом ясно, что костюм в свое время был пошит весьма и весьма хорошим портным». И напротив, средний класс и пролетарии придают большое значение новой одежде – с максимальным содержанием полиэстера, конечно же. А вот вопрос чистоты одежды с точки зрения классового анализа, пожалуй, не так прост, как это представляется Элисон Лури. Она полагает, что чистота есть «признак статуса, ибо поддержание чистоты и аккуратности требует времени и денег». Однако усилия, какие человек прилагает к тому, чтобы предстать перед публикой безупречно чистым и аккуратным, заставляют предположить, что он опасается поскользнуться на статусной лестнице и чрезвычайно озабочен тем, что о нем будут думать – и то и другое, как мы помним, свидетельствует о невысоком социальном положении. Безупречный воротничок сорочки, идеально завязанный галстук, одержимость услугами химчистки – все это удел никчемного обывателя. Или же – двуличного ханжи, желающего казаться лучше, чем он есть. Хороший пример – злоупотребление галстуком-бабочкой. Аккуратно завязанная, расположенная точно по центру, ни на градус не отклоняющаяся от горизонтальной оси бабочка говорит: она красуется на сорочке среднего класса. Если же бабочка надета слегка набекрень, словно рукой небрежной или неопытной, – то это сорочка высше-среднего класса или даже, если видна рука совсем уж бесхитростно неумелая, – высшего. А самое страшное – выглядеть аккуратно подтянутым, когда ожидается мешковатая небрежность, или быть чистым, когда требуется предстать по уши в грязи. Аналогию тут можно провести с автомобилем: если он натерт и отполирован до блеска, почти наверняка можно сказать, что он принадлежит пролетарию. Представители более высоких классов могут себе позволить разъезжать на замызганных автомобилях. Точно так же, шагая по улице, высшие классы затолкают свои деловые бумаги в хлипкие, обтрепанные, покрытые застарелыми пятнами папки красновато-коричневого картона, но никак не в нарядные кейсы, обильно украшенные кожаными и медными вставками, выдающими унылую стигму среднего класса.
