Оплошности, допущенные Брукс-Бейкером, служат полезным напоминанием, сколь опасно интерпретировать классовые языковые сигналы в лоб. Заблуждения Алексиса де Токвиля в части прогнозов также должны предостеречь нас здесь от чрезмерной самоуверенности. Де Токвиль переоценил выравнивающее воздействие «демократии» на язык и полагал, что этот новый тип политической организации сгладит большую часть социальных различий в языке и в целом вербальной коммуникации. Наблюдая за Америкой середины девятнадцатого века, он был уверен, что слышит, как все пользуются одними и теми же словами и что нет уже разделяющей черты «между …выражениями, которые по самой природе своей кажутся вульгарными, и теми, которые кажутся изысканными». Он приходит к выводу: «В языке не больше путаницы, чем в обществе». Однако истинный поворот событий на этом континенте показал, что он ошибался и насчет языка, и насчет демократического общества. Собственно, именно потому, что в стране – демократия, классовые различия сформировались еще более отчетливо, чем где бы то ни было, а язык – вместо того чтобы слиться в одну общую усредненную массу без социальных различий – вопреки ожиданиям выработал еще более явные классовые сигналы. Ни в языке, ни в обществе по этому поводу нет никаких сомнений, и простые люди безошибочно это улавливают. На вопросы социологов они указывают, что речь является для них основным способом при первой же встрече определить, к какому социальному классу принадлежит незнакомец. «Да в самом деле, – отвечал один респондент, – стоит человеку рот раскрыть, как вам все ясно».
Рис. 19. Пролетарии называют его «tux», средний класс – «tuxedo», но оба слова высшие классы считают вульгаризмами, предпочитая им «вечерний пиджак» или (еще ступенькой выше) обозначение «черный галстук-бабочка»
Поскольку классовая система здесь более запутана, чем в Англии, и менее податлива простым бинарным классификациям, языковые индикаторы оказываются более многочисленными и тонкими, нежели просто принятый как «В» («высший») или обозначенный ярлыком «не-В», как предлагает Нэнси Митфорд в своем восхитительном эссе «Английская аристократия» (опубликовано в журнале «Encounter» в 1955 г.). Тем не менее, чтобы уловить основы языковых классовых различий в США, следует отметить насколько абсолютных разграничителей. Наиболее заметным, наверное, будет различие, четко отделяющее речь пролетариев от речи среднего и высшего классов: первые регулярно используют двойное отрицание (вспомним заглавную фразу в песне «Роллинг Стоунз» «I can’t get no satisfaction»
103). Вряд ли вы услышите нечто подобное на каком-нибудь заседании совета директоров, или в наполненном гостями загородном поместье, или на 65-футовой яхте неподалеку от Нантакета, – в отличие от бараков, автомастерской или популярного в рабочей среде бара. На втором месте – особое обозначение грамматического числа и лица: «He don’t» или «I wants it»
104. И это не «оговорки» или «случайные ошибки», отнюдь. В сущности, они отмечают особый диалект, выделяя носителей языка, социально отличных от тех, кто говорит на ином английском. Те и другие могут уважать друг друга, но они никогда не станут задушевными приятелями. Они принадлежат к разным классам, и при попытке смешения неизбежно покажутся друг другу странными и не вполне настоящими людьми.
Итак, грань, отделяющая средний класс от тех, кто ниже, проходит по линии грамматики, а вот от тех, кто выше, – скорее по линии произношения и словарного запаса. Тут каждый будет руководствоваться своей персональной коллекцией классовых индикаторов, но лично мне вполне надежными показались следующие. Слова, использующиеся для фиксации (или рекламы) «культурного опыта», средний класс считает наиболее опасными – даже французские блинчики «крэп» (crêpes) тут произнесут на английский лад «крэйпс» craypes). То же касается большей части слов, указывающих на знакомство говорящего со всем иностранным: французское по происхождению «fiancé» (это название среднему классу милее простецкого «boyfriend») тут произнесут с нарочитым ударением на последнем слоге – «fee-on-say». Так же нарочито прозвучит и «show-fur» (от французского «chauffeur»), которого средний класс предпочитает непритязательному «водителю» (driver), как называет его высший класс. Одни считают, что произносить «х» в названии колледжа Амхерст (Amherst) – признак жеманства, безошибочно выдающий принадлежность говорящего к среднему классу, другие так не считают. В слове «бриллиант» (diamond) высший класс произнесет два слога, а средний – скорее три. Так же и в слове «прекрасный» (beautiful): три слога в высшем классе, и четыре – в среднем (bee-you-‘tee-full). «Возвышенные» слова – такие как exquisite, despicable, hospitable, lamentable – побуждают средний класс ставить ударение на второй слог; те же, кто во что бы то ни стало хочет подчеркнуть свою классовую привилегированность, поставит ударение на первый, тем самым заодно и ненавязчиво намекнет на свое англофильство. По мере того как средний класс все глубже опутывается сетями художественного опыта, число ловушек множится – все чаще он произносит, допустим, патина, не подозревая, что правильное ударение падает на первый слог. Та же опасность подстерегает средний класс и с именами, отягощенными культурной историей, особенно если они британского происхождения, – как, например, Генри Перселл. Эдвин Миз, советник президента Рейгана, подал ясный сигнал, к какому он принадлежит классу, когда по время интервью на телевидении решил продемонстрировать свои светские манеры, выбрав эпитет «целебный» (salutary) вместо привычного «здоровый» (healthy) или «полезный» (wholesome), но ударение поставил неправильно (и слово прозвучало как salutory – «приветственный»). Вышел типичный для среднего класса казус: выбрать вариант более впечатляющий, но допустить с ним ляп. Обойденные судьбой неудачники из среднего класса, желая подчеркнуть величину чего-либо, частенько наступают на грабли, выбирая слово «enormity» (чудовищность, громадность) – и говоря, например: «Кит был столь чудовищен, что едва умещался в аквариум» (пролетарии скажут: «Кит был насколько велик, что едва умещался в аквариум»). Тяга – поистине роковая страсть – среднего класса к элегантности отличает его речь от прямолинейных выражений как высшего класса, так и пролетариев. Никому из последних не придет в голову, предостерегая против двух людей, одновременно затеявших одинаковый проект, говорить о «двойственности усилий». Именно в среднем классе вы часто услышите слово «престижный», а размышления, почему в последние лет двадцать оно вытеснило слова «выдающийся», «примечательный» или «уважаемый», потребуют некоторых изысканий в дебрях национальной души. Чарльз Райт Миллс отмечает, что на самом-то деле слово «престиж» имело уничижительный оттенок: «Первоначально оно означало “ошарашить фокусническими трюками”». Далее он пишет: «Во Франции “престиж” на уровне эмоций ассоциируется с мошенничеством, искусством внушать иллюзии или по крайней мере с намерением извлечь какую-то дополнительную выгоду». Аналогично – в Италии и Германии. И только в США это слово означает нечто престижное, и, оглядываясь назад, я понимаю, что и сам весьма активно использовал его, рассуждая о лучших колледжах.
