Поскольку в американских декорациях таится особого рода социальное беспокойство – и это понимали де Токвиль и Уитмен – привычка среднего класса добавлять слоги, чтобы произвести впечатление, иногда оказывается заразной и распространяется и на другие классы. Можно услышать, как вполне уверенные в себе в классовом отношении люди в театре говорят не об «одноактных спектаклях» (one-acts), а об «одноактовых представлениях» (one-acters). Мы никогда не узнаем, кто решил, что «вокалист» звучит более внушительно, чем «певец», но сегодня – независимо от класса – американцы спрашивают: «А кто вокалист в этой записи?» На фасаде Верховного суда начертано: «Equal Justice under Law» («Равенство справедливости по закону»). В работе «Сам Вашингтон»
107 Эпплуайт отмечает: люди, уверенные в своей репутации – уверенные в том, что их считают серьезными, мудрыми и социально адекватными, – не стали бы множить слоги и ограничились бы просто словом «справедливость», ибо все прочее в добавочных слогах и так схвачено этим простым единственным словом. Однако, будучи американцами, авторы побоялись, что их сочтут примитивными и скромными, а значит, и социально неприемлемыми, если они не выскажутся более витиевато.
Прежде чем мы перейдем к более пристальному рассмотрению практик пролетариев, следует обратить внимание на еще несколько сигналов, присущих среднему классу. Один из них – чрезмерное восхищение метафорами: выражения вроде «забуксовать», «охватывать широкий спектр», «не укладываться в голове» никогда не считаются клише – впрочем, если б они и оказались признаны в качестве таковых, то обрели бы еще большую ценность. Ораторы из среднего класса необычайно почитают акронимы и вообще аббревиатуры (в духе Комитета лояльного управления школьными интересами – КЛУШИ) – определенно как ограничительный механизм, препятствующий допуску непосвященных и недостойных (то есть пролетариев) и одновременно вовлекающих тех, кому положено принадлежать к этому кругу; иными словами, этот механизм помогает укреплять групповое, корпоративное и командное сознание (вспомним «жен офицеров»), без которого средний класс просто рассыплется. Хотя представители среднего класса практически не используют выражений вроде «миледи» (milady) или «мой господин» (mine host), рекламодатели понимают, как метко они стреляют по нему, и не скупятся на их использование. Аналогично: средний класс убежден в элегантности выражения (проросло в корпоративной культуре?) «на протяжении напитков» (или «во время кофе», «во время ужина») – а не просто «за ужином» (мы снова видим тягу к метафоре, и чем причудливей, тем лучше). Классы, не столь озабоченные своей изысканностью, скорее скажут просто: «Давайте что-нибудь выпьем и поговорим об этом». Схожая тяга к великолепию толкает средний класс писать «Regrets only» («Только извинения»)
108, вместо прямолинейного «No’s only» («Только отказы») – последний вариант будто подразумевает меньшую привлекательность мероприятия для потенциальных гостей. Менее образованные представители среднего класса склонны выбирать более претенциозные, псевдонаучные термины, дабы придать значимость привычному или сообщить благородные намерения обычному или распространенному поведению: например, слово «родительство» (parenting). Сказать «родительство» – все равно, что прицепить на бампер наклейку «я всегда уступаю дорогу мелким зверюшкам».
Когда мы слышим, что говорящий совершенно не обращает внимания на значимое прежде различие между «меньше» и «менее» («В наших исправительных учреждениях содержится сегодня менее белых заключенных») или забывает добавить «касается» после «что же» (и говорит «что же до республиканской партии»), мы приближаемся к идиоматическому миру пролетариата. Пролетарии выдают себя отчасти произношением, отчасти – глотая окончания и суффиксы
109.
Пролетарии всех мастей испытывают огромные трудности с апострофом, и его окончательное исчезновение из английского языка – которое кажется неизбежным, станет убедительным доказательством того, что пролетарии победили. Указатель на Среднем Западе может поместить апостроф там, где он вовсе не требуется: «Modern Cabinet’s» – как будто это та же модель, что и в указателе с Восточного побережья «Rutger’s Electrical Supply Company». Порой апостроф и вовсе исчезает – как в «Ladies Toilet». А потом, словно очнувшись и вспомнив о позабытой маленькой закорючке, ее добавляют куда ни попадя, будто ее функция – что-то вроде подчеркивания:
Your Driver: ‘Tom Bedricki’ («ваш водитель: “Том Бедрики”»)
Today’s Specials’ («блюдо дня»)
‘Tipping Permitted’ («чаевые разрешаются»)
Пролетарии любят употреблять слова, которые обычно встречаются только в газетах. Они не отдают себе отчета, что лишь в журналистском жаргоне Папу римского называют «понтификом», сенатора – «законодателем», Соединенные Штаты – «нацией», а исследователя – «просветителем». Впрочем, учителя старших классов и руководство школ не возражают против последнего, принимая такое наименование за возвышенный профессиональный эвфемизм. Так что университетские профессора не желают, чтобы их считали «просветителями», исключительно по классовым мотивам: ибо этот термин не позволяет отличить их от суперинтендантов, управляющих школами, от безграмотных молодых учителей с наспех полученными «дипломами» и от прочего педагогического сброда. Когда вам в следующий раз доведется повстречать какого-нибудь известного университетского профессора, особенно такого, который считает, что его идеи и труды сделали его национальной знаменитостью, скажите ему, какая это честь для вас – встретить такого знаменитого просветителя – и наблюдайте за реакцией: сначала он ненадолго опустит взгляд, потом поднимет его (но не на вас), потом посмотрит куда-то вдаль. И затем поскорее постарается избавиться от вашего общества. Он будет все время вам улыбаться, но изнутри его будет сжигать мука мученическая.
Пролетарское преклонение перед газетным словом искушает самыми нелепыми ошибками в словоупотреблении. Один автор в лондонской «Sunday Times» недавно сообщил, что слышал о попытках «извратить» забастовку, а один священник якобы пытался «обрезать» привидение:
Читатели рассказали мне об одной леди с болезненным «ольстером» во рту; о раке с мощами «Св. Марии Мандолины», которую можно увидеть в католических странах; о полиции на месте преступления, которая швырялась по улице «аккордом» ; о трогательной сцене: умирающий Георг V лежит в состоянии «катапульты» ; о студенте, который вечно оказывался «впечатанным» в книгу; о пилоте, покинувшем воздушное судно посредством «эякуляционного сиденья» ; …о тонущем пловце, которого удалось вернуть к жизни посредством «искусственной инсеминации» ; о радуге, которая, по словам очевидца, сверкала «всеми цветами ректума».
