Одним из признаков желанности города является качество его лучшей газеты. Классовая уязвимость Вашингтона – несмотря на его претензии на высокий статус, со всеми его посольствами и проч. – бросается в глаза, стоит лишь открыть «The Washington Post», которая по воскресеньям одаривает читателей (высший слой пролов) не только гороскопом, но и подробным пересказом перипетий сюжета в актуальных мыльных операх, а также неизменной колонкой в духе «Спрашивали? Отвечаем!» с проникновенными советами от Энн Лэндерс. Аналогичным образом вы догадаетесь, что Индианополис не может похвастаться высокими классовыми связями, как только заметите: «Индианополис Стар» радует читателей не только всем перечисленным, но и подсказывает на первой полосе «Сегодняшнюю молитву». И Флорида (кроме разве что Палм-Бич), и Южная Калифорния (кроме разве что Пасадены) десятилетиями считаются социально безнадежными. И словно это всем известный факт, самые гнусные ночные клубы за границей, особенно в разудалых новых местечках вроде Западной Германии, радостно называют Флоридой. Причина, почему ни один цивилизованный человек не станет и помышлять поселиться в окрестностях Тампы, – в том, что в 1970-х годах тут красовалась вывеска, рекламирующая близлежащий Аполло-Бич: «Гай Ломбардо приглашает тебя в соседи». Похожим образом и пенсионеров соблазняют прикоснуться к волшебному ореолу их музыкального кумира, предлагая им покупать жилье в Лоуренс-Велк, Кантри-Клаб, Мобайл-Эстейтс в Эсконидо, Калифорния. В рубрике частных объявлений в недавнем выпуске пролетарской «National Enquirer» мелькнули четыре объявления, предлагавшие получить дутый университетский диплом, – и во всех четырех указан калифорнийский адрес. А иные события представляются просто совершенными образчиками классового поведения – достаточно вспомнить лишь несколько безупречно точных ходов: заброшенная «Королева Мэри» почила на свалке такого безмозглого места, как Лонг-Бич, штат Калифорния; в Санкт-Петербурге, штат Флорида, разместился музей Дали; штаб-квартира нефтяной корпорации STP расположена во флоридском же курортном Форт-Лодердейле.
На этом фоне встает вопрос: «И где же в этой стране могут обитать представители высших классов?». Прежде всего, конечно, в Нью-Йорке. Потом Чикаго. Сан-Франциско. Филадельфия. Балтимор. Бостон. Возможно, Кливленд. И в сельской глубинке Коннектикута, штата Нью-Йорк, Вирджинии, Северной Каролины, Пенсильвании и Массачусетса. Вот, пожалуй, и все. Нельзя сказать, что особенно хорошим тоном считается жить в Нью-Джерси (кроме разве что Бернардсвилля и, быть может, Принстона), но любое место в Нью-Джерси уж точно лучше калифорнийских Саннивейла, Сайпруса или Комптона; Кантона в Огайо; Рено в Неваде; Шайенна в Вайоминге; Альбукерке в Нью-Мехико; Коламбуса в Джорджии и ему подобных военных городков; или Пармы в Огайо – городишка в 100 тыс. жителей, где нет ни ежедневной газеты, ни автобусов, ни отеля – даже и карты города-то нет. Невозможно представить в этой роли и Эвергрин в Колорадо, ибо здесь родился Джон Хинкли, равно как и Даллас, ибо – наряду с кучей не менее веских причин – здесь жил Ли Харви Освальд. Говорят, знатоки в данной области считают Лас-Вегас «мировой столицей дешевки», и, полагаю, некоторое представление о вашей позиции в классовой иерархии – выше она или ниже – вы можете получить по той степени, в какой можете похвастаться слабостью осведомленности о его жизни. А как насчет Акапулько?
Впрочем, вернемся к классам. Средний класс легче распознать по его нешуточной серьезности и психической уязвимости, нежели по его средним доходам. Я знавал несколько очень богатых людей, которые упрямо цепляются за повадки среднего класса – то есть ужасаются при мысли, а что о них подумают, и одержимы желанием сделать все правильно, только бы избежать критики. Средний класс – та середина, где обеденные манеры становятся чертовски важны и где неизменные тюлевые занавески вуалируют занятия вроде игры «спрячь колбаску» (уж точно никто из среднего класса такого не произнесет – они скажут свое дурацкое «заниматься любовью»). Средний класс, всегда трепетно воспринимающий обиду, – главный рынок для всевозможных «ополаскивателей для рта», и если бы он вдруг сгинул, то вместе с ним рухнул бы и весь «дезодорантный» бизнес. Если врач-терапевт чаще принадлежит к высше-среднему классу, то дантисты с мрачной решимостью признают: да, они в середине; говорят, дантистов терзают ужасные статусные переживания, когда им доводится быть представленными «медикам», как они промеж собой любят называть терапевтов. (Сами терапевты называют себя «докторами» и обожают это делать прямо перед дантистами, а также перед профессорами университетов, мануальными терапевтами и прорицателями.)
«Статусная паника» – вот беда среднего класса, по определению Чарльза Райта Миллса, автора «Белых воротничков» (1951) и «Властвующей элиты» (1956)
23. Отсюда и их тяга насобирать целый веер кредитных карт и подписаться на «The New Yorker», который, как им кажется, свидетельствует об их высше-среднем вкусе. Их приверженность этому журналу – или его колонке объявлений – хороший пример, иллюстрирующий тезис Миллса: средний класс склонен «заимствовать статус у вышестоящих». Рекламодатели в «The New Yorker» прекрасно это знают, и некоторые их якобы высше-средние жесты, адресованные среднему классу, уморительно забавны – вроде мелькнувшей недавно рекламы дорогих писчебумажных наборов с печатным приглашением. Обратите внимание на претенциозное британское написание второго слова в третьей строке
24:
Высокочтимых Доктора и миссис Леонард Адам Вестман
Доктор и миссис Джеффри Логан Брэндон
почтут за честь пригласить
наилюбезнейше разделить с ними наслаждение
(здесь высшие классы могли бы написать «коктейлями» или, чтобы наверняка попасть в точку, – «напитками». Однако в данном случае «Доктор» и миссис Брэндон зазывают вас конкретно)
икрой и шампанским,
в пятницу, и т.д., и т.д.
Охотничий клуб «Долина»,
Стэмфорд, Коннектикут, и т.д
Остается подставить только точные названия напитков.
Если аудитория подобных наставлений некогда казалась крепчайшим образом привязанной к своему времени и месту, то сегодня она кажется классом, который в наибольшей степени оторвался от своих корней. Представители среднего класса не только сами покупают себе семейные реликвии, фамильное серебро и т.д. Они также чаще прочих перемещаются на дальние расстояния (как правило, в мало заманчивые местечки), а потом по команде закинувшей их туда корпорации сматывают удочки и отправляются куда-то еще. Это, например, геолог в нефтяной компании; программист; инженер в аэрокосмической отрасли; продавец, закрепленный за новым офисом продаж, его сопровождает «менеджер по маркетингу» (бывший продавец), приставленный приглядывать за ним. Эти люди и их семьи селятся в пригородах и новостройках. <Командующей> «армией и флотом», если использовать сравнение Уильяма Уайта-мл.
25, для них выступает корпорация, на которую они работают. Корпорации IBM и DuPont нанимают таких сотрудников после окончания теми второсортных колледжей и втолковывают им: либо они «члены команды», либо никто. Не допускается практически никаких поблажек, которые позволили бы показать носик индивидуальности или проявиться более мягким формам эксцентричности, и такие работники вскоре приучаются избегать любых идеологически окрашенных заявлений – особенно, как мы увидим, в меблировке своих гостиных. Страшась потерять работу, эти люди становятся пассивными, их человеческое достоинство подавлено, они воспринимают себя лишь как винтик в составе неизмеримо большей структуры. К тому же винтик, который легко заменить на другой. «Подготовка делает наших сотрудников взаимозаменяемыми», – сказал однажды один из руководителей IBM.
